Договоренную плату деньгами и
рыбой получил сполна и никаких претензий не имею. В чем и подписуюсь.
М. Корельской».

… Не хочу рассказывать плачевного дела! Две недели я без языка пролежал. О
помнюсь Ц клубышком катаюсь, поясом вьюсь. Мне сорок годов, я до кровавог
о поту работал Ц и все, все прахом взялось!
Все отнял Зубов, оставил с корзиной…
Тут праздник привелся. Я вытащил у жены остатние деньжонки, напился пьян,
сделался, как дикой. Полетел по улице да выхлестал у Зубова десять ли, двен
адцать ли рам. Меня связали, бросили в холодную.
После я узнал, что в тот же вечер мужики всей деревней приступили к Ваське
Зубову, просили мои деньги отдать. Он от всего отперся.
Ц Пусть подает в суд. Вы ставаете свидетелями?
Мужики ответили:
Ц Не знаем, Зубов, не знаем, можно ли, нет ли на тебя в суде доказать, по дела
м твоим тебе давно бы камень на шею, безо всякого суда. Помни, Зубов, собачь
я твоя совесть, что придет пора, ударит и час. Мы тебе Матюшкино дело нареж
ем на бирку…
Спасибо народу, заступились за меня. Не дали мне духом упасть. Я не спился,
не бросил работать и после Зубова разоренья, только радость моя потеряла
сь, маяк мой померк, просвету я впереди не увидел. Годы мои далеко, здоровь
е отнято. Больше мне не подняться.
Да я бы так не убивался, кабы одинокой был. Горевал из-за робят, из-за жены.

С воплем ей говорю:
Ц Ох, Матрешка! Мне бы тебя в землю запихать да робят в землю, вот бы я рад с
делался, что не мучаетесь вы!
Она рядом сядет, мою-то руку себе на голову тянет:
Ц Матюша, полно-ка, голубеюшко! Мы не одни, деревня-то как за нас восстала
… Это дороже денег! Гляди, мужики с веслами да с парусами несутся: видно, се
льдь в губу зашла, бежи-ка промышляй!
Однако я в море не пошел, поступил в Сороку на лесопилку. Мужики ругают мен
я:
Ц Эдакой свой опыт морской под ногу Ваське хочешь бросить! Мало ли хозяе
в, кроме Зубова…
Ц Все хозяева с зубами…
Доски пилю Ц в море не гляжу, обижусь на море. Сколько уж в сонном видении
по широкому раздольицу поплаваю… Сердце все как тронуто. Я в Корелу не по
казываюсь, фрегата Васькиного видеть не могу.
Копейки, конечно, откладываю. Не на корабль Ц кораблем батраку Матюшке н
е владеть, Ц откладываю робятам на первый подъем, чтобы не с нищей корзин
ой жизненный путь начинали. Дети мои зачали подыматься, об них мое сердце
заболело. Боюсь, не хочу, чтобы дети к Зубовым в вечну работу попали.
После Зубова разоренья еще пятнадцать лет я не отдыхивал ни в праздник, н
и в будни, ни зимой, ни летом. Было роблено… Сердита кобыла на воз, а прет его
и под гору и в гору.
В одном себя похваляю: грамоте выучился за это время, читать и писать.
Матрешке моей тяжело-то доставалось. Ухлопается, спину разогнуть не мож
ет, сунется на пол:
Ц Робята, походите у меня по спине-то…
Младший Ванюшка у ей по хребту босыми ногами и пройдет, а старшие боятся:

Ц Мама, мы тебя сломаем…
Тяжелую работу работаем, дак позвонки-то с места сходят. Надо их пригнета
ть.
Матрена смолоду плотная была, налитая, теперь выпала вся. Мне ее тошнехон
ько жалко.
Ц Матрешишко, ты умри лучше!
Ц Что ты, Матвей! Я тебе еще рубаху стирать буду!…
Пятнадцать годов эдак. Всю жизнь так!…
Что же дальше? Дальше германская война пошла. Два сына кочегарами на паро
ходе ходят, я на заводишке дерьгаюсь: только и свету, что книжку посмотрю.

А потом Ц что день, то новость. В Петербурге революция, у нас бела власть. П
ро свободу сказывают, а Зубов в Учредительное собрание снарядился.
Преполовилась зима девятьсот двадцатого года. В одно прекрасное утро бр
еду с завода, а в Сороке переполох, Начальники и господа всяких чинов летя
т по железной дороге, кто под север, кто под юг… Что стряслось?
Ц Бела власть за море угребла. Красна Армия весь Северный край заняла…

Наутро мне из Корелы повестка с нарочным Ц явиться спешно в сельсовет. В
се как во сне. Бежу домой, а сам думаю: «Судно зубовско где? Красна власть от
обрать посмела ли? Вдруг да Васька на меня из-за лесины, как тигр, выскочит
…»
С женкой поздороваться не дали, поволокли на собранье. Собранье народа в
Васькиных палатах идет вторы сутки.
Сажусь у дверей, меня тащат в президиум и кричат всенародно:
Ц Товарищи председатели! Матвей Иванов Корельской здесь!
Над столом красны флаги и письмена, за столом товарищи из города, товарищ
и из уезда. Тут и мое место. Васька бы меня теперь поглядел…
Шепчу соседу:
Ц Зубов где?
А председатель на меня смотрит:
Ц Вы что имеете спросить, товарищ Корельской?
Я встал во весь рост:
Ц Василий Онаньев Зубов где-ка?
Народ и грянул:
Ц О-хо-хо-хо! Кто о чем, а наш Матюша о Зубове сохнет! ОЦ хо-хо-хо!!
Председатель в колокольчик созвонил:
Ц Увы, товарищ Корельской! Оставил нас твой желанный Василий Онаньевич,
усвистал за границу без воротиши.
Ц А судно-то егово? Это не шутка, трехмачтово океанско судно!
Ц Странный вопрос, товарищ Корельской! Вы Ц председатель местного рыб
опромышленного товарищества, следовательно, весь промысловый инвентар
ь, в том числе и судно бывшего купца Зубова, в полном вашем распоряжении…

Ц Я?… В моем?…
Ц Да. Вчера общее собрание Корельского посада единогласно постановило
просить вас принять председательствово вновь организованных кооперат
ивных промыслах, как человека исключительного опыта.
Я заплакал, заплакал с причетью:
Ц Я думал, мой корабль Ц о шести досках, думал, по погосту мое плаванье, а
к моему плачевному берегу радость на всех парусах подошла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120