Плотник Маркел Ушаков так обрабатывал де
рево, что его тесинка становилась будто «перо лебединое»: «Погладишь Ц
рука как по бархату катится» («Мастер Молчан»), Живописец по утвари Иван Щ
ека так приготовлял краску, что она «не темнела, не линяла, не смывалась» (
«Лебяжья река»).
Труд Ц сфера высшего самопроявления таланта. Но еще важнее, что это школ
а жизни. Поведение в труде закладывает нравственные основы отношений че
ловека с людьми.
Двинский мореход жертвует не одним заработком, но и добрым именем, лишь б
ы выкупить из долговой тюрьмы нечаянно-негаданно попавшего в беду датча
нина. Корабельный мастер, привыкший на море к искреннему товариществу, б
ез жалости наказывает родного сына, дружившего со сверстником не попрос
ту, а с «хитростью». Старый кормщик Егор, стечением обстоятельств постав
ленный перед моральным выбором: погубить чужое счастье либо расстаться
с юной женой, полюбившей молодого Егорова ученика, Ц «торжествует над с
обой пресветлую победу».
Герои Шергина равняются на кодекс чести «северного русского народа» (та
к именовал архангелогородцев Михаил Пришвин), сложившийся за время позн
ания и покорения Ледовитого моря-океана, и это создает особенный мораль
ный климат его прозы.

* * *

Творчество писателя богато формами, но две манеры повествования наибол
ее излюблены.
Первая Ц патетическая. Персонажи и внешностью, и повадкой, и речью, и всей
судьбой близки к идеалу. Фоном фигур выступает подчеркнуто-величавая п
рирода, ореол героев Ц завидные деяния. Широко используются идеализиру
ющие стилистические средства, родственные стилю древнерусских житийны
х повестей или заимствованных из них, да еще из летописных сказаний, из эп
ических фольклорных произведений. Такие очерки, новеллы выступают в пря
мом смысле слова «иконографией» поморского племени.
Вторая манера повествования рисует не торжественные лики, а нимало не пр
икрашенные, будничные лица. Благородство, преданность, большое чувство в
ыявляются по контрасту с положением и портретом человека. Они живы в тех,
кто затерян в толпе. И если крупицы позитивно-идеализирующего стиля про
никают в бытовую новеллу, очерк нравов, то лишь потому, что Шергин вообще н
е мыслит своего рассказа без подстариненно-узорчатой речи, без фольклор
ной подцветки языка.
Писатель в молодые годы был лично знаком с Кононом Ивановичем Второушин
ым. Но для него это носитель славы Тектона-Строителя, а значит, повествова
ние не может свестись к бытовой зарисовке.

«Был Конон Тектон велик рост
ом, глазами светел и грозен, волосы желты, как шелк.
Он встречал меня тихим лицом, и много я от него узнал о греческих, римских,
итальянских строителях и художниках. О Витрувии, Винчи, Микеланджело, Бр
аманте, Палладио.
… И первого сентября утром, когда обрадовалась ночь заре, а заря солнцу, по
плыли артельные к острову, где «Трифон» строился. И увидели: стоит корабл
ь к востоку, высоко на городах, у вод глубоких, у песков рудожелтых, украше
н, как жених, а река под ним, как невеста.
… Мастер Конон сошел по сходням, стал на степени и поклонился большим обы
чаем. У него топор за поясом, как месяц, светит».

Все ровно-возвышенно, благолепо в этом летописно-размеренном ритме пов
ествования. И подбор «желтых, как шелк», «рудожелтых», «светлых, как месяц
», тонов озаряет героя лучистым сиянием величия, сближает образ помора с
легендарным Витрувием и Браманте. И в эту минуту Поморье выглядит миром
не просто особым, а искони и неколебимо противостоящим всему тому, прево
сходящим все то, что именовалось Россией царской.
Но вот Шергин переходит к рассказу о современнике Тектона Ц батраке Мат
вее Корелянине, жестоко побиваемом неудачами при попытках выбиться в лю
ди, и манера изображения решительно меняется. «Оправу» жизни героя созда
ют натуральные реалии «неочищенного» быта. И повествование уже идет не о
т имени автора, а строится как непосредственная исповедь Корелянина.
Он ли, Матвей, его ли жена не отдают все силы работе. Вот этот Ц буквально р
аспинающий человека Ц труд.

«Матрешке моей тяжело-то дос
тавалось. Ухлопается, спину разогнуть не заможет, сунется на пол:
Ц Робята, походите у меня по спине-то…
Младший Ванюша у ей по хребту босыми ногами и пройдет, а старшие боятся:
Ц Мама, мы тебя сломаем…
Тяжелую работу работаем, дак позвонки-ти с места сходят, надо их пригнета
ть».

И такая жизнь, оказывается, и требует от человека неиссякаемой любви, неп
рестанного нравственного подвига, притом неэффектного, невидного, не ра
ссчитанного ни на какое признание со стороны:

«Матрена смолода плотная бы
ла, налитая, теперь выпала вся. Мне ее тошнехонько жалко:
Ц Матрешишко, ты умри лучше!
Ц Что ты, Матвей! Я тебе еще рубаху стирать буду!…»

Лишь самым большим художникам отпущено такое разумение «силы и смысла п
исьма». С пронизывающим лаконизмом Шергина идет в сравнение разве немно
гословность одного из его прямых литературных учителей Ц Аввакума. Это
на страницах читанного-перечитанного писателем «Жития» жена протопоп
а Марковна, находясь на пределе физического изнеможения, находит в себе
силы поддержать мужа простыми, незабываемыми словами: «… добро, Петрович
, ино еще побредем».
Матрена Корелянина принадлежит к тысячам женщин, кто был в супружестве «
помощниками неусыпающими, друзьями верными», кто в дни отходничества му
жей «сельдь промышлял, сети вязал, прял, ткал, косил, грибы, ягоды носил», а е
ще вершил мужское поделье:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120