Повинуйтесь ей честно и грозно…» Ц сказал да
и удрал с корабля.
Ц Всю ночь я не спал, Ц рассказывает Люлин. Ц Сижу в «Золотом якоре» да
гляжу, как снег в грязь валит. Горюю, что застрял с судами в Архангельске, к
ак мышь в подполье. Тужу, что забоится сестренка: время штормовое. Утром вы
лез из гостиницы Ц и крадусь к гавани. Думаю, стоят мои корабли у пристани
, как приколочены. И вижу Ц пусто! Ушли корабли! Увела! Через двои сутки тел
еграмма: «Поставила суда в Порт-Кереть на зимовку. Ожидаю дальнейших рас
поряжений. Федосья».
Архангельское мореходство и судостроение похваляет и северная былина:


А и все на пиру пьяны-веселы,

А и все на пиру стали хвастати.
Толстобрюхие бояре родом-племенем,
Кособрюхие дьяки большой грамотой,
Корабельщики хвалились дальним плаваньем,
Промысловщики-поморы добрым мастерством
Что во матушке, во тихой во Двинской губе,
Во богатой, во широкой Низовской земле
Низовщане-ти, устьяне промысловые,
Мастерят-снастят суда Ц лодьи торговые,
Нагружают их товарами меновными
(А которые товары в Датской надобны)
Отпускают же лодьи-те за сине море,
Во широкое студеное раздольице.

Вспомнил я былину Ц и как живой встает перед глазами старый мореходец П
афнутий Анкудинов.
«Всякий спляшет, да не как скоморох». Всякий поморец умел слово сказать, д
а не так красно, как Пафнутий Осипович.
Весной, бывало, побежим с дедом Пафнутием в море. Во все стороны развеличи
лось Белое море, пресветлый наш Гандвиг.
Засвистит в парусах уносная поветерь, зашумит, рассыпаясь, крутой взводе
нь, придет время наряду и час красоте. Запоет наш штурман былину:

ВысокоЦ высоко небо синее,

ШирокоЦ широко океан-море,
А мхиЦ болота Ц и конца не знай
От нашей Двины, от архангельской…

Кончит былину богатырскую Ц запоет скоморошину. Шутит про себя:
Ц У меня уж не запирается рот. Сколько сплю, столько молчу. Смолоду сказк
ами да песнями душу питаю.
Поморы слушают Ц как мед пьют. Старик иное и зацеремонится:
Ц Стар стал, наговорился сказок. А смолоду на полатях запою Ц под окнами
хоровод заходит. Артели в море пойдут, мужики из-за меня плахами лупятся.
За песни да за басни мне с восемнадцати годов имя было с отчеством. На пром
ысле никакой работы не давали. Кушанье с поварни, дрова с топора Ц знай по
й да говори… Вечером народ соберется, я сказываю. Мужиков людно сидит, тор
опиться некуда, кабаков нет. Вечера не хватит Ц ночи прихватим… Дале оди
н по одному засыпать начнут. Я спрошу: «Спите, крещеные?» Ц «Не спим, живем!
Дале говори…»
Рассказы свои Пафнутий Осипович начинал прибауткой: «С ворона не спою, а
с чижа споется». И закончит: «Некому петь, что не курам, некому говорить, чт
о не нам».
Я охоч был слушать Пафнутия Осиповича и складное, красовитое его слово н
ескладно потом пересказывал.

Детство в Архангельске

Мама была родом из Соломбалы. У деда Ивана Михайловича шили паруса на кор
абельной верфи. В мастерскую захаживали моряки. Здесь увидал молоденьку
ю Анну Ивановну бравый мурманский штурман, будущий мой отец. Поговорить,
даже познакомиться было некак. Молоденькая Ивановна не любила ни в гости
, ни на гулянья. В будни посиживала за работой, в праздники Ц с толстой пом
орской книгой у того же окна.
Насколько Аннушка была домоседлива и скромна, настолько замужняя ее сес
тра Ц модница и любительница ходить по гостям. Возвратясь однажды с веч
ера, рассказывает:
Ц Лансье сегодня танцевала с некоторым мурманским штурманом. Борода ру
сая, круговая, волосы на прямой пробор. Щеголь…
Ц Машка, ты это к чему?
Ц К тому, что он каждое слово Анной Ивановной закроет…
Ц Я вот скажу отцу, посадит он тебя парусину дратвой штопать… В другой ра
з не придешь ко мне с такими разговорами.
Вскорости деда навестил знакомый капитан, зашел проститься к дочери хоз
яина и подает ей конверт.
Ц Дозвольте по секрету, Анна Ивановна: изображенное в конверте лицо, при
ятель мой, мурманский штурман, уходит на днях в опасное плавание и…
Молоденькая Ивановна вспыхнула и бросила конверт на пол.
Ц Никакими секретами, никакими конвертами не интересуюсь…
Капитан сконфузился и убежал. Разгневанная Ивановна швырнула было паке
т ему вслед, потом вынула фотографию, поставила перед собою на стол и до ве
чера смотрела и шила, смотрела и думала.
Прошло лето, кончилась навигация. По случаю праздничного дня дедушка с д
очкой сидели за чтением. В палисаднике под окном скрипнула калитка, кто-т
о вошел.
Молоденькая Ивановна взглянула, да и замерла. И вошедший Ц тот самый мур
манский штурман Ц приподнял фуражку и очей с девицы не сводит…
Но и дед не слепой, приоткрыл раму:
Ц Что ходите тут?
Ц Малину беру…
А уж о Покрове… Снег идет. Старик к дочери:
Ц Аннушка, что плачешь?
Ц Ох, зачем я посмотрела!…
Ц Аннушка, люди-то говорят Ц ты надобна ему…

Вот дед с мурманским штурманом домами познакомились. Штурман стал с визи
тами ходить. Однажды застал Анну Ивановну одну. Поглядели «лица» миньятю
ры «Винограда российского», писанного некогда в Выгореции… Помолчали, г
ость вздохнул:
Ц Вы все с книгой, Анна Ивановна… Вероятно, замуж не собираетесь?…
Ц Ни за царя, ни за князя не пойду!
Гость упавшим голосом:
Ц Аннушка, а за меня пошла бы?
Она шепотом:
Ц За тебя нельзя отказаться…

В Архангельском городе было у отца домишко подле Немецкой слободы, близк
о реки.
Комнатки в доме были маленькие, низенькие, будто каютки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120