окошечки короте
нькие, полы желтенькие, столы, двери расписаны травами. По наблюдникам си
няя норвежская посуда. По стенам на полочках корабельные модели оснащен
ы. С потолков птички растопорщились деревянные Ц отцово же мастерство.

Первые годы замужества мама от отца не отставала, с ним в море ходила, пото
м хозяйство стало дома задерживать и дети.
У нас в Архангельске до году ребят на карточку не снимали, даже срисовыва
ть не давали, и пуще всего зеркало младенцу не показывали. Потому, верно, я
себя до году и не помню. А годовалого меня увековечили. Такое чудышко толс
тоголовое в альбоме сидит, вроде гири на прилавке.
Я у матери на коленях любил засыпать. Она поет:

Баю, бай да люли!
СпиЦ ка, усни
Да большой вырастай,
На оленя гонец,
На тетеру стрелец.

Бай, бай да люли!
Ты на елке тетерку имай,
На озерке гагарку стреляй,
Еще на море уточку,
На песочке лебедушку

Мама на народе не пела песен, а дома или куда в лодке одна поедет Ц все пое
т.
Годов-то трех сыплю, бывало, по двору. Запнусь и ляпнусь в песок. Встану, осм
отрюсь… Если кто видит, рев подыму на всю улицу: пусть знают, что человек с
традает. А если нет никого, молча домой уберусь.
Отец у меня всю навигацию в море ходил. Радуемся, когда дома. Сестренка к о
тцу спрячется под пиджак, кричит:
Ц Вот, мамушка, у тебя и нету деушки, я ведь папина!
Ц Ну дак что, я тебе и платьев шить не буду.
Ц Я сама нашью, модных.
Сестрица шить любила. Ей дадут готовую рубашонку и нитку без узла. Она это
й ниткой весь день шьет. Иногда ворот у рубашки наглухо зашьет.
Отец нам про море пел и говорил. Возьмет меня на руку, сестру на другую, ход
ит по горнице, поет:

Корабли у нас будут сосновы,

Нашосточки, лавочки еловы,
Веселышки яровые,
Гребцы Ц молодцы удалые.

Он поживет с нами немножко и в море сторопится. Если на пароходе уходит, по
ведет меня в машинное отделение.
Я раз спросил:
Ц Папа, машина-то, она самородна?
Машины любил смотреть, только гулкого, громоносного свиста отправляюще
гося в океан парохода я, маленький, боялся, ревел. До свистка выгрузят меня
подальше на берег. Я оттуда колпачком машу.
Осенью, когда в море наступят дни гнева и мрака и об отце вестей долго нет,
не знала мама покоя ни днем, ни ночью. Выбежит наутро, смотрит к северу, на о
твет только чайки вопят к непогоде.
Вечером заповорачиваются на крыше флюгера, заплачет в трубе норд-вест. М
ама охватит нас руками:
Ц Ох, деточки! Что на море-то делается… Папа у нас там!
Я утешаю:
Ц Мамушка, я как вырасту, дальше Соломбалы не пойду в море.
А Соломбала Ц часть того же Архангельска, только на островах.
Не одна наша мама печалилась. При конце навигации сидят где-нибудь, хоть н
а именинах, жены и матери моряков. Чуть начнут рамы подрагивать от морско
го ветра, сразу эти гостьи поблекнут, перестанут ложечки побрякивать, ст
ынут чашки.
Хозяйка ободряет:
Ц Полноте! Сама сейчас бегала флюгера смотреть. Поветерь дует вашим-то.
Скорополучно домой ждите. Зимой отец на берегу, у матери сердце на месте.


В листопад придут в город кемские поморы, покроют реку кораблями.
Утром, не поспеет кошка умыться, к нам гости наехали.
Однажды ждали в гости почтенного капитана, у которого было прозвище Мошк
арь. У нас все прозвища придумывают, в глаза никогда не назовут, а по-за гла
з дразнят. Мама с отцом шутя и помянули: «Вот ужо Мошкарь приедет…» Гость п
риехал и мне игрушку подарил. Я с подарком у него в коленях бегаю, говорю:
Ц Я тебя люблю. Тебя можно всяко назвать. Можно дядей, можно дядюшкой. Мож
но Мошкарем, можно Мошкариком…
Ребячьим делом я не раз впросак попадался из-за этих несчастных прозвищ.

Годов пяти от роду видел я чью-то свадьбу. Меня угостили конфетами, и все э
то мне понравилось.
На нашей улице был дом богача Варгасова, которого за глаза прозывали Вар
гас. Я думал, это его имя. Вот на другой день после моей гостьбы вижу, что он
едет мимо на лошади. Я кричу из окна:
Ц Варгас, постой-ко, постой!
Он лошадь остановил, ждет, недоумевает… Я выбежал за ворота.
Ц Варгас, вы, пожалуйста, вашу Елену Варгасовну никому замуж не отдавайт
е. Я маму спрошусь, сам Еленку-то приду сватать…
А Елене Варгасовой год ли, полтора ли от роду еще…
Помоложе Варгасовны была у нас с сестрой симпатия, Ульяна Баженина. Ряд л
ет жили мы в деревне Уйме, где зимовали мурманские пароходы. Понравилось
нам с сестрой нянчить соседскую дочку, шестимесячную Ульянку. Ульянкина
зыбка висела на хорошей пружине. Мы дернем вниз да отпустим, дернем вниз д
а отпустим. Ульянка рявкнет да вверх летит, рявкнет да вверх летит. Из люль
ки девка не выпадет, только вся девка вверх тормашками, где нога, где окутк
а, где пеленка… Няньки-то были, вишь, немножко постарше Ульянки.
Весной по деревне проходили странники. А взрослых часто нет дома. Собере
тся нас, малышей, в большой Ульяниной избе много, посидим и испугаемся, что
странники придут нас есть Вот и выставим к двери лопаты да ухваты Ц стра
нников убивать. А чуть привидится что черное, летим кто под лавку, кто в по
дпечек, кто в пустой ушат Сестренка дольше всех суетится:
Ц Я маленькая, меня скоро съедят буки-то.
По Уйме-реке лес. Там орды боялись. Слыхали, что охотники орду находят, а ка
кая она, не видали.
Ягоды поспеют Ц отправимся в лес по морошку. Людно малых идет. Вдали увид
им пень сажени полторы, как мужик в тулупе.
Ц Ребята! Эвон де орда-та!
Испугаемся, домой полетим. А орда вся-та с фунт, вся-та с векшу, пестрая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120