Потому Ц добрее да проще меня на свете нету. Я вам, бедн
якам, мать, вы мои дети!
Ц Благодетельница, наделите меня платьем, хоть немудрящим…
Ц Пла-атьем?! Ишь како слово выворотила… Да ты понимаешь ли, каковы у наше
й Манюшки платья были?… Все по моды да с фасоном!… Да к твоей ли роже барышн
ино платье?…
Ц Платье нельзя, дак башмачков нет ли худеньких?…
Ц Станет наша Манюшка худеньки носить! Покажи-ка ногу… Ну и лапишша! Дам
я тебе магазинны ботиночки… Хороша и в лаптях!
Ц Может, платок головной старенькой есть?
Ц Платок?! Что ты, дура, неужно наша дочь платки носила, как проста девка! У
ней шляпок семнадцать картонок осталось…
Ц Ну, простите, что побеспокоила… пойду.
Ц Стой! Я бедным мать и благодетельница. Платок ты просила Ц на тебе пла
точек ситцевенькой. Только его дочка вместо утюжки держала, дак он с крае
в оборвался и середина выгорела… Заплату нашьешь… Бери, пользуйся. Я для
вас, бедняков, гола рада раздеться!

Ходили в Лявлю

Народ на гулянье плывет карбасами и пароходами.
На карбасах летят парусом с песнями, а пароходы отваливают от города с му
зыкой.
Однажды напраздновались горожана в Лявле и, как стемнело, стали посряжив
аться домой.
Последний пароход отвалил в десятом часу; баржу поволок велику. На ту бар
жу миру накопилось много без меры.
Как на середку реки вышли, заиграли по музыке, затрубили в трубы, ударили п
о накрам.
В том часе почало быть плесканье, и гуденье, и крики, и топот ножный.
Раскатись, моя поленница без дров!
Рады баржу разнести…
От того многовертимого плясания ссадили со стены лампу и обшивка кряду з
апластала.
Другомя запели да заскакали.
Сколько-то человек сунулись во глубину речную Ц да и без воротиши. Не уви
дали боле белого свету. А другие по тросам полезли на пароход. Пьяные. И по
народу поднялся пополох зол.
Только привелись в то время люди, не изумелые от вина. И они стали женок ун
имать от крыку и реву и чтобы до времени за борт не скакали и друг друга в в
оду не пихали. А капитан дал полный ход к берегу.
И хотя от огненного стремления у многих бороды и сертуки шаяли, а у женок с
арафаны, однако все изготовились и дожидали в порядке, что-де как будет по
мельче, дак миром лезти в воду.
А вода привелась, пала. И вскоре баржа намелилась.
Тогда почали скакать и на сухое место выгребаться. А истомных носком нес
ли, а навых за руки и за ноги приплавили к лайды.
Была ночь и деялся дождь.
Как на гору заволоклися, тут стоит лес пуст. До города верст двадцать. Лодо
к нету.
У кого было изможенье, сдумали идти на Уйму в деревню Ц часа два пешей ход
ьбы.
Достальные костры разожгли, кому вера была дожидаться свету.
И при дневных часах все побрели к городу. Пеши и на подводах.
Не таково скорополучно и весело домой, бажоны, попали, как было гадано.
На это богомолье многопамятное ездила тетенька наша Глафира Васильевн
а.
И на барже танцы водила, и потом горела и в воде гасла. Мы, выслушав, да спрос
им:
Ц Уж верно, тетенька, много лет в Лявлю не показывалась опосле такого стр
аху?
Ц На! На другой год была.
Ц А назад опять на баржи?
Ц Дак на чем другом-то поедешь?
Ц И опять плясала?
Ц Все каблуки оттоптала!

Старые старухи

На Севере принято долго жить. Но стогодовалые старики бывают хуже малых
ребят.
«Домоправительница» наша Наталья Петровна привыкла в деревне с лучино
й сидеть Ц у них свадьбы при лучинах рядят, Ц керосиновой лампой пренеб
регала. Откопала в чулане древний светец, сидит Ц прядет или шьет у лучин
ы.
Ц То ли дело соснова лучинушка! Сядешь около Ц светло и рукам тепло. И хи
трости никакой нету. Нащепал хоть воз Ц и живи без заботы. Лес везде есть…
А керосин Ц вонища от него, карману изъян, на стекла расход; лампу от ребя
т храни… Люблю свет, который сама сделала.
Сама с сеновала к коровам идет Ц лучина в зубах пластает, сено в охапке.
Ц Петровна, дом спалишь!
Ц Вы с лампами не спалите.
Наконец провели у нас электричество. Тут объявила протест тетенька Глаф
ира Васильевна, отцова сестра. Над головой у нее сияет «осрам», а на столе,
у самого носа, Ц керосиновая лампа.
Ц Не сравню настоящего огня с вашими пустяками. То ли дело керосиновая л
ампа Ц тепло, удобно, куда сдумал, туда с ней и гуляй. А этот фальшивый пузы
рь чуть что Ц и умер. На той неделе у нас погасло, и у Люрс погасло, и по всем
у проспекту погасло. Полгорода на бубях остались… А уж Лампияда Керосино
вна не выдаст… лампу ли, свечу зажигаешь Ц сначала аккуратненький огоне
к, потом разгорится, а тут выскочит свет Ц так и дрогнешь. Люблю огонь, кот
орый сама сделала.
Бывало, заведут избомытье Ц подобием постная Наталья Петровна и телоно
сная Опроксенья (по выговору моряков-скандинавов, отцовых приятелей, Ц
Гризельда). Рано, перед лазорями, мать обряжается у печки. Мытницы подойду
т с ведрами и мочалками, справят челобитье:
Ц Благослови-ко, хозяюшка, полы шоркать!
Мать равным образом поклонится в пояс:
Ц Мойте-ко, голубушки, благословясь!
Наталья Петровна, не спеша, на коленцах, мягким вехтем моет полы крашеные,
левкашеные. Опроксенья сдирает пол белый струганый, только пена из-под г
олика. Доски, лавки, полки, скамьи Ц дресвой, да во всю мочь. При этом вслух
сравнивают обшарпанный веник с бородой жениха, а свой характер Ц с тряп
кой. «Мной хоть полы мой да пороги затирай!…» А пол «отдерет» Ц как желтил
ами выжелтит. Наталья Петровна любуется на нее:
Ц У тебя и бело, Опроксеньюшка! Мне надо двери запереть, чтобы не зарилис
ь на твой пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120