Я выгов
орил ехидным тенорком:
Ц Бабушка, бывало, молилась: «Пошли мне, господи, слезную тучу». Я спишу дл
я вас?
Остегнул ее таким словом и Ц ужаснулся. Я ли это? Ей ли, бедной, говорю? Хоте
л зареветь, заместо того скроил рожу в улыбку.
Коля явился к нам на масленой. Я только охнул. Будто кто его похитил: глаза
ввалились, по привычке улыбается, но улыбка самая страдальческая.
Я был маленько выпивши и запел дурным голосом:

Где твое девалось белое тело?

Где твой девался алый румянец?
Белое тело на шелковой плетке,
Алый румянец на правой на ручке.
Плетью ударит тела убавит.
В щеку ударит румянца не станет.

Пою… И тяжкий груз, который меня всего давил, во едино место собрался: вот-
вот скину. Заплакать бы Ц еще не могу.
На другой день Барина мать мне «по тайности» высказывала:
Ц Коля без тебя заходил проститься. Они всегда молча сидят. А тут он гляд
ел-глядел, да и пал перед Варей. Обнял ей ноги, положил ей голову на колени и
заплакал навзрыд, как ребенок, Варя лила слезы безмолвно, прижимая к уста
м платок, чтобы заглушить рыданья. Потом отерла Колино лицо и сказала: «Ко
ля, много у нас цветов было посеяно, мало уродилось. Коленька, когда мы буд
ем в разлуке, не грусти безмерно. Моя душа всякий раз слышит твою печаль и
скорбит неутешно».
Я прибежал к себе, зачал бороду рвать и кусать: «Ирод ты! Журавлиная шея, же
лтая седина! Что ты, мимо себя, на людей нападаешь? Что ты свою жизнь надсаж
иваешь?!»
Опять весна пришла, большие воды, немеркнущие зори. Было слышно, что стары
е товарищи мои согласились поступить на «Обнову», Контора их ждала со дн
я на день. Но какое мне дело до вольных людей!
Какой-то вечер мы сидели с Варей, молчали. Приходит Зотов, пароходский зна
комый. К разговору спрашивает:
Ц Что это ваш Николай Зимний затевает? Подал в управление порта просьбу
о зачислении его в команду Новоземельской экспедиции. Вторую неделю жив
ет в городе. Остановился у меня.
Варя сделалась белее скатерти. Вышла из комнаты. Слышу, наверху, в светелк
е, дверь скрипнула.
Когда Зотов ушел, я поднялся к Варе. Она где плакала, у окна на сундучке, тут
и уснула. И столько было ейного воз-рыданья, что и рукав и плат мокры от сле
з. Негасимый свет летней ночи озарял лицо спящей. И грозно было видеть неи
зъяснимую печаль на сомкнутых глазах, горечь в сжатых устах.
Жалось пуще рогатины ударила мне в сердце. И, опрятно встав, руки к сердцу,
заплакал я со слезами. И тихостным гласом, чтобы не нарушить скорбного сн
а, зачал говорить:
Ц Дитятко мое прежалостное, горькая сиротиночка! Где твоя красота? Где т
воя премилая молодость? Ты мало со мной порадовалась. Горьки были тебе мо
и поцелуи. Я неладно делал, лихо к лиху прикладывал. Совесть меня укоряла
Ц я укорам совести не верил. Видел тебя во слезах Ц и стыдился утешать. С
колько раз твоя печаль меня умиляла, но гордость удержала.
Кукушица моя горемычная, горлица моя заунывная! Звери над детьми веселят
ся, птица о птенцах радуется, Ц ты в холодном гнезде привитала. Ты, как сол
нце за облаком, терялась, мое милое дитя ненаглядное! Был я тебе муж-досад
итель, теперь я тебе отец-покровитель…
Шепчу эти речи, у самого слезы до пят протекают. А красное всхожее солнышк
о золотит сосновые стены.
Так я в эту ночь свою гордость обрыдал и оплакал.
Но часы-время коротаются, утро Ц в полном лике. Прилетел морской ветерок
, и занавески по окнам залетали, как белые голуби. Внизу я наказал, чтобы по
караулили Варин сон, чтобы, как проснется, шла она к Коле, на квартиру и жда
ла меня там, у Зотова.
А сам достал из сундука поморскую свою одежу коричневых сукон, вязаную, с
нездешними узорами рубаху, бахилы с красными голенищами, обрядился, как
должно, и легкою походкой отправился в контору.
В конторе прямо подлетаю к начальнику, не обратив внимания на людей, сидя
щих вдоль стены:
Ц Господин начальник, я по личному делу.
Удивленно взглянув на меня, он показал рукой на сидящих:
Ц Ты с ними не знаком, Егор Васильевич?
Я оглянулся и… повалился в ноги им, старой дружине моей.
Сколько у меня было слов приготовлено на случай встречи с ними! А только и
мог выговорить:
Ц Голубчики… Единственные… Простите.
Они встали все, как один, и ответно поклонились мне большим поклоном:
Ц Здравствуй многолетно, дорогой кормщик и друг Егор Васильевич!
Меня усадили на стул. А я все гляжу на них, вековых моих друзей, на их спокой
ные лица, степенные фигуры. Начальник говорит:
Ц Ты пришел, Егор Васильевич, более чем кстати… Да ты ведь по личному дел
у?
Ц Я шел сюда проситься в команду «Обновы».
Начальник говорит:
Ц Я ожидал этого. Но правление не отпустит тебя, если не представишь заме
стителя. А такого не предвидится.
Я спрашиваю:
Ц Верны ли слухи, что Николай Зимний ушел с «Обновы»?
Ц Ушел. Отказался от этой службы категорически. По каким-то личным обсто
ятельствам.
Я говорю:
Ц Господин начальник, вот бы кто поставил мастерскую на должную высоту.
Николай Зимний Ц судовой механик с аттестатом.
Начальник даже крякнул:
Ц Эх, Егор! Лучшего бы выхода и для тебя и для меня не было. Но Николай Зимн
ий рвется в дальние края. Он заявил мне: «Если не устроите меня в Новоземел
ьскую экспедицию, я уйду в дальние зимовья на купеческих судах.» Уперся, у
говаривай его хоть год.
Я стукнул кулаком о стол и говорю:
Ц Господин начальник, я берусь уговорить Николая остаться в городе. И ср
оку мне понадобится не год, а пять минут.
Все глаза вытаращили
Ц Каким образом?
Ц Цепью его прикую к пристани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120