А у меня ни ружьишка, ни ножишка, только бутылки с кислыми штями.
Ну, я пробки поослабил да кислыми штями в волков, Ц да по мордам, да по глаз
ам!
Кислоштейной пеной едучей волкам глаза залепило. Вот они закружились, ви
згом взялись и всяко соображенье потеряли.
Я волков переловил, хвостами связал, на лыжи стал да в город. На рынок прик
атил и продал живьем для зверинца в увоз.
А один волк в кустах остался, там о снег да лапами глаза прочишшал. Глаза п
рочистил, нашел бутылку кислых штей, Ц это я обронил, Ц хватил бутылку з
убами, а пробка выскочила да в волка, кислы шти в волка.
И так его зарядили и так волком выпалили из лесу, что волка-то в город брос
ило!
А тут на углу Буяновой у трактира Ц у «Золотого якоря» истуканствовал г
ородовой полицейский, он пасть открыл Ц орал на проходяшших.
Волк со всего маху да городовому в пасть!
А летел волк вперед хвостом. Так ведь и застрял в пасти. Да оттуда и лает на
проходяшших жителев да за карманы хватат.
Из карманов деньги и всяко добро падат, полицейский городовой руками мах
ат, чужо добро грабит да в будку к себе сваливат.
Потом этому городовому медаль дали за то, что хорошо лаял на жителев.
Сколько делов всяких у нас с этими кислыми штями было, что и не пересказат
ь.
Да вот хоша бы и птицы.
День был праздник, тепло, сидел я на улице, ладился кислы шти пить да с сосе
дом хороший разговор завел.
Кислы шти посогрелись, пробка выпалила, и шти вверх выфоркнули на полтор
ы версты.
Тут вороны не проворонили, налетели кислы шти пить.
Гляжу Ц ястреб. И норовит каку ни на есть ворону сцапать.
«Ах ты, Ц думаю, Ц полицейска ты грабительска птица, не дам тебе ворон из
обижать. Ворона Ц она птица обстоятельна, около дому приборку делат».
Я в пробку гвоздь всадил Ц да в ястреба. Ну, известно, наповал.
Это что. А вот орел налетел. Высоко стал над деревней и высматриват. И напр
иметил-таки, что моя баба коров на поветь загнала Ц три коровы да две тел
ки Ц и сама доить стала.
Орел крылами шевельнул, упал на деревню, хватил поветь и вызнял и понес по
веть и с коровами, и с телками, и с бабой моей.
Я хватил бутылку кислых штей, гвоздь барочной в пробку вбил да и стрелил к
ислыми штями в орла.
Гвоздем-то орла проткнуло.
Орел в остатнем лете вернул-таки поветь и с коровами, и с телятами, и с бабо
й. На те же сваи угодил, малость скособочил.
Думашь, вру? Подем, покажу, сам увидишь, что поветь у меня в одну сторону кри
вовата.

* * *

А с чиновником оказия вышла, и все из-за кислых штей.
Прискакал к нам чиновнишко-сутяга и почал грабить, Ц давай ему того и др
угого. И штей кислых бочонок. Жонки бочонок порастрясли да в тарантас под
чиновника и сунули. Чиновник на бочонок плюхнулся и придумыват, что бы иш
шо стребовать?
Пиво согрелось, бочка, как пушка, разорвалась!
Чиновника выкинуло столь высоко, что через два дня воротило.
Кислы шти пеной взялись, да больше, да больше, да пол-Уймы пеной закрыло. Хо
рошо, что половину, Ц друга пол-Уймы нас откопала. Пену кислоштейну топо
рами рубили да на реку бросали.
По реке что твой ледоход. На пять ден всяко движенье пароходно остановил
ось.
А рыба пеной этой наелась и така жирна стала, что нырять силы не было, так п
о верху воды и плавала. Мы рыбу голыми руками ловили.
А птицы столько рыбы наели, что сами ожирели, от жиру пешком ходить стали.
Мы и их голыми руками имали.
А звери столько птиц сожрали, что сами ожирели и скоро бегать от жиру зане
могли. Мы и их голыми руками ловили.
И лисиц, и куниц, и соболей, и всяких других зверей, которых у нас и вовсе нет
.
И были бы мы первыми богатеями, да мы-то имали да ловили голыми руками, а на
с чиновники грабили в перчатках.

Дрова

Памяти вот мало стало.
Друго и нужно дело, а из головы выраниваю. Да вот поехал я за дровами в лес, в
ерст эдак с пятнадцать уехал; хватился, а топора-то нет!
Хоть порожняком домой ворочайся, Ц веревка одна.
Ну, старой конь борозды не портит, а я-то что? И без топора не обойдусь?
Лес сухостойник был. Я выбрал лесину, кинул веревку на вершину да дернул р
ывком. Выдернул лесину. Пока лесина падала, сухи ветки обломились.
Кучу надергал, на сани навалил, сказал Карьку:
Ц Вези к старухе да ворочайся, я здесь подзаготовлю!
Карька головой мотнул и пошел.
А я лег поудобней. Лежу да на лесины веревку накидываю, и так, лежа да отдых
аючи, много лесу навалил. Карька до потемни возил. С последним возом и я до
мой пришел.
Баба-то моя с ног сбилась, дрова сваливала да укладывала. А я выотдыхался.

Баба захлопотала и самовар скорей согрела и еду на стол поставила. Меня, к
ак гостя, угошшат за то, что много дров заготовил.
С того разу я за дровами завсегда без топора езжу. Только табаком запасаю
сь, без табаку день валяться трудно.

Своя радуга

Ты спрашивашь, люблю ли я песни?
Ц Песни? Да без песни, коли хошь знать, внутрях у нас одни потемки. Песней м
ы свое нутро проветривам, как избу полыми окошками. Песней мы себя, как лам
пой, освешшаем.
Смолоду я был песенным мастером, стихи плел. Девки в песенны плетенки вся
ку ягоду собирали. Вот под квас али под молоко стихоплетенье не годилось.
Покеда не пропето, все решотно живет.
Песни люблю, рассказы хороши люблю, вранья не терплю! Сам знашь: что ни гов
орю Ц верно, да таково, что верней искать негде.
Раз ввечеру повалился на повети и чую: сон и явь из-за меня друг дружке кос
тье мнут. Кому я достанусь? Сон норовит облапить всего, а явь уперлась и пы
жится на ноги поставить.
Мне что? Пушшай себе проминаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120