Ты не слыхал?!
Ц Про людей не слыхал, Ц говорю, Ц может, и пароходы. А вот насчет шкуны я
подумываю.
Он зубы оскалил:
Ц Подумываете? Ай да корельская лопатка! А по-моему, спустить бы тебе на в
оду пищу коробку, с которой по миру бегал, а заместо паруса маткина нища су
ма. Экой бы корабль по тебе!…
Это он меня да матерь мою нищетою ткнул…
Сердце у меня остановилось:
Ц Ты! Ты, который нас по миру с сумой пускаешь, ты сумой этой нас и укоряешь
? Мироед! Захребетник мирской! Погоди… Умоетесь вы, пауки, своею же кровью!
…

Кругом народ, стоят, молчат.
Уж не помню, чего я еще налягал языком; что было на сердце, все вызвонил. Хло
пнул шапку о землю, побрел прочь.
Иду Ц шатаюсь, как пьяный. Сердце себе развередил.
Тут испугался: «Пожалуй, заарестуют меня». Урядник все слышал, он Зубову с
луга… И до того мне Матрешку да ребят увидать захотелось!… А мимо пристан
и гальот знакомого человека и плывет, в Ковду пошли. Ковда с Корелой рядом.

Взяли меня без разговоров. Ничего, что пассажир без шапки.
Долгу за Васькой семь рублей с полтиной оставалось, я всего отступился.
Дома сельдь промышляю, а сердце все неспокойно. Не простит мне Васька Зуб
ов. Через годик можно бы кораблик тяпать-ляпать, а тут как бы помеху какую
Зубов не сунул…
Скоро и он сам домой пожаловал. Я мимо иду, ой в окошко окликнул:
Ц Корельской, ты что, чудак, тогда от меня убежал? Кроме шуток: скоро ли шку
нарку свою ладишь стряпать?
Ц Мне ведь не к спеху, Василий Онаньевич. Через год, через два…
Он воровски огляделся:
Ц Ну-ко, зайди в сени.
В сенях и шепчет:
Ц Хочешь, тебя со шкуной сделаю на будущую весну?
Я и глаза вылупил, а он:
Ц Ум у тебя дальновидный, ты опыт имеешь, практику знаешь. Пора, пора тебе,
Матвей Иванович, в люди выходить.
Такой лисой подъехал. Я и растаял. Слушаю Ц как мед пью. А Васька поет:
Ц Знакомый норвежский куфман запутался в делах. Наваливает мне за грош
и Ц за две тысчонки Ц новенький пароходик. А у меня деньги все в дело вло
жены. Денег нет. Ничего не решив с куфманом, поехал в Архангельск, а в Архан
гельске частная контора на упрос просит сосватать пароходик тысяч за во
семь… Понимаешь, Матюша, Ц Васька-то говорит, Ц мы норвецкий пароходик
и сбагрим им за восемь тысяч, а сами за него заплатим две. Барыш-то по три ты
счонки на брата…
Я глазами хлопаю:
Ц Это кого же вы в братья-то принимаете?
Ц Как кого? Да тебя! Принимаю тебя, Корельской, в компаньоны. Тысячу рубли
ков я у себя наскребу. Тысчонку ты положишь.
Я заплакал:
Ц Не искушай ты меня, Василий Онаньевич! Всего у меня капиталу семьсот се
мьдесят четыре рубля шестьдесят одна копейка.
Ц Давай семьсот семьдесят четыре рубля. Прибыль все одно пополам.
Я воплю:
Ц Дай до утра подумать!
Ночью с Матреной ликую:
Ц Три тысячи барыша… Мне их в двадцать лет не выколотить. А тут сами в рот
валятся. Три тысячи! Ведь это шкуна моя, радость моя, к моему берегу вплотн
ую подошла: «Заходи, говорит, Матюша, берись за штурвал, полетим по широком
у раздольицу…» Ох, какой человек Василий Онаньевич! Напрасно я на него об
иделся!
Жена говорит:
Ц Может, так и есть. Только бумагу вы сделайте.
Утром сказываю свое решение Зубову, что согласен, только охота бумажку п
одписать у нотариуса. Он глазищи опустил, потом захохотал:
Ц Правильно, Корельской! Ты у меня делец!
Поехали на оленях в уезд. На дворе уж зима. Зубов к нотариусу пошел, долго т
ам что-то вдвоем гоношили. Потом меня вызывает. Чиновник бумагу сует:
Ц Подпишись.
А я неграмотный вовсе. Только напрактиковался чертить свою фамилию. Надо
бы велеть прочитать, что в бумаге писано, а я где дак боек, а тут, как ворона
лесна.
Накаракулил подпись, может, задом наперед Ц и получил копию. Сложил Зубо
в мои денежки в сертук, во внутренний карман, и еще наказывает мне:
Ц Ты смотри, до времени языком не болтай и бумагу не показывай. Мы с тобой
потихошеньку да полегошеньку.
Конец зимы Зубов в Колу на оленях уехал, оттуда хотел в Норвегу, а я дома пр
оживаю в радужных мечтах. Барыши делю. Тысячи свои распределяю.
Началась навигация. Лето. Жена с ребятишками рыбешку добывает, а Матвей К
орельской от компаньона телеграммы ждет.
Пришла весточка, что пароходик этот в Архангельске продан. Я телеграмму
жду. И на Мурман это лето не пошел.
Весь распался что-то, весь поблек.
Жена уговаривает:
Ц Погоди ты падать духом. Мало ли какие в городах, в конторах да в банках з
адержки. Может, Зубов и денег еще не получил.
А у меня сердце болит, в трубочку свивается.
Осень пришла, и Зубов домой прибыл. Приехал ночью. Я с утра дорогого гостя
ждал, обмирал.
В паужну сам полетел.
Он разговаривает, расхохатывает, о деле ни слова. «Может, Ц думаю, Ц семе
йные мешают». Шепчу:
Ц Мне бы с вами, Василий Онаньевич, по секрету…
А он на всю избу:
Ц Что? Какие у нас с тобой секреты?
Ц А дельце наше, Василий Онаньевич?
Ц У Василия Зубова с Матюшкой Кореляком дела?!
Ц А пароход-то!
Ц Что пароход? Скорее, Корельской! Мне некогда.
Ц Да ведь деньги-то у меня брали…
Ц Что? Я у тебя, у голяка, Ц деньги? Ха-ха-ха!…
Я держусь обеими руками за стол, все еще думаю Ц он шутит.
Ц Василий Онаньевич, бумагу-то нотариальную забыли?
Ц Какую бумагу?
Ц Зимой делали.
Ц Мало ли я зимой бумаг сделал! Неси ее и приведи писаря.
Слетал домой за бумагой, добыл писаря. А руки-то, а колени-то трясутся. Зубо
в рявкнул:
Ц Читай Корельскому его бумагу!
Писарь читает:
«Я, крестьянин такой-то волости, Матвей Иванов Корельской, сим удостовер
яю, что промышлял на купца Василия Ивановича Зубова на обычных для рядов
ого мурманского промышленника условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120