Доктор Магнус Ери
кович всегда удивлялся.
Голая Хохлатка, сидя на спинке громадной кровати, утвердительно вторит:
«Ко-ко-ко-ко…»
Мы жили в городе, бабушка Ц на Соломбальском острове. Погостим у них день
, вечером зайдем к старухе проститься:
Ц Бабушка, прощай!
Ц Какой такой среди ночи чай?
И Хохлатка оттуда, из-за полога, сердито: «Ко-ко-ко-ко?»
Восьмидесятилетней Олене Кирилловне сняли катаракт, и она опять увидел
а; однако, потрясенная операцией, захворала… Наконец доктор объявил, что
минуты сочтены. Болящую торжественно отсоборовали. Реву было у домочадц
ев, причитания:
Ц Ты промолви нам последнее словечушко!
Болящая раба божия молчала, глаз не открывала.
Поднесли ко рту зеркало: дышит ли?…
Раба божия ловко смахнула зеркало на пол и открыла один глаз:
Ц Попов сколько было? Выдать по пятищнице на плешь. Пели умильно.
Наша Петровна воротилась домой ночью, опять запричитала:

В печи вода поставлена
Олену Кирилловну омывать.
Ох, деточки, бабушка у вас
Теперь часова, Не векова…

Утром Наталья Петровна надела черный костыч с белыми руками, взяла псалт
ырь, отправилась над «покоенкой» читать… Пришла, дверь к бабушке открыта
, а та как ни в чем не бывало сидит у окошка, шьет… Косо так на Петровну посмо
трела:
Ц Ты куда, могильна муха, срядилась? Что за пазуху-то пихаешь?
Ц В баню пошла… к вам забежала…
Ц Давно ли в городу-то бань не стало? В Соломбалу мыться пришла?
Но Петровны и след простыл.
Однако через три года Олена Кирилловна заумирала не шутя.
Дочери говорят:
Ц Мама, мы батюшку пригласили.
Ц Созвали бы старух из Амбурской пустыни. Поп-то «баЦ ба-ба», да и все. А н
аши-то старухи за рублевку три часа поют да поют.
Однако иерей явился.
Ц В чем грешна, раба божия?
Ц Ну, батько, ты и толст, сала-то, сала! Ты светло загоришь в аду-то.
Ц Тебя саму за эти слова в муку!
Ц Я тоща, я худо загорю: головней возьмусь, да и… Ох, кабы кучей мучиться-т
о… Все бы веселее…
Ц Раба божия, я буду тебя исповедовать, ты отвечай.
Ц Нет, ты мне отвечай! Вот скажи: кто меня так крепко, со всех сторон пожале
ет, так обнимет, что уж не вывернешься?
Священник недоумевает, все молчат… Старуха рассмехнулась:
Ц Могила, кто же больше!… Ну, простите. Не велю вам скучать.
Тут и все.
А тетка Глафира Васильевна, умирая, сказала:
Ц Не хочу больше на Севере репу есть. Поеду по яблоки в южные страны.

Матвеева радость

На новой беломорской верфи расхвастались старые поморы, кто в жизни боль
ше работы унес. Матвей Иванов Корельской сказывал:
Ц Родился я в Корельском посаде на морском бережку. Отец был корелянин, м
ать русская. Род наш на Мурмане, у Семи островов, промышлял. Отец там и утон
ул. Матка стала поденщичать в людях. Года за два до смерти робить не замогл
а, по миру пошла и меня с собой повела.
Шести лет начал я скитаться по чужим дворам один-одиношенек. Лохмотья с п
леч валятся, колени в дыры выглядывают. О, горе сиротам! Каждому в глаза гл
яди, каждого надо бояться…
В такой маете, в такой позоре я вырос. О празднике молодежь на улицу пойдет
петь, гулять, играть, а я в лес побежу, чтобы моих трепков да грязи не увидел
и.
Весь я пристыдился. Так уж и привык, что мое счастье дождь да ненастье.
Двенадцати годов ушел я на Мурман в зуйки. Ведь я не на смех родился. Работ
ы я не боялся.
Три лета в зуйках ходил. Ушел на Мурман бос и наг, в три навигации стал на че
ловека похож и голову поднял. Может, думаю, и я не хуже других.
И загорела у меня, у сиротины, душа в люди выбиться. Зачал я у вывозки, у выгр
узки работу ломить.
У меня такой ум-то обозначился Ц нать свое нажить. Сверстные ребята наря
жаются, а я убогой лопарской малицы не сменяю. Копейки, значит, выколачива
ю. Молодой, а задорный стал; давно ли с сумой бегал, а теперь задумал карбас,
свою промысловую посудину, строить.
Нам, поморам, море Ц поилец, кормилец. Но море даст, что возьмешь. А чтобы вз
ять, надо суденышко. Без своей посудины, хоть самой утлой, помор не добытчи
к, а раб богачу. Смала я это понял и терпеть не мог. Редкую ночь суденышко мо
е мне не снилось: вижу, будто промышляю на нем, и рыбы Ц выше бортов.
Год за годом двенадцать лет медными копейками собирал Матюшка Кореляни
н, сколько нужно на карбас.
До тонкости у меня было все сосчитано, что возьмут за доски, за гвозди, за с
насти, за работу. Насчет матерьяла с лопью договорился, мастера в Коле наш
ел.
Люди строят к весне, а я, как деньжонки собрались, осенью построился. Карба
с недолго сошить. Карбас работали, как именинницу сряжали. Я на работу, как
в гости, ходил.
Время бы к снегу, а молодой «хозяин» новым-то суденком подрядился триста
пудов жита в Норвегу доставить. Моря бойся пуще осенью, а молодецкое серд
це зарывчиво. Веку мне тогда стукнуло двадцать пять годов. Так бы карбас-т
о взял в охапку да пешком по водам побежал…
Погрузились. Поплыли океан-морем. Не доходя Тана-губы пала несосветима п
огодушка. Парус оборвало, мачту сломало, руль не послушался. Положило кар
бас вдоль волны, бортом воды зачерпнуло. Не поспели мешков выкидать, опру
жило кверху дном. Было народу пять человек, трое поспели за киль ухватить
ся, двоих охватило прочь…
Сутки океан-батюшка нашим карбасом играл, как мячиком. Наигрался, в камни
положил. Мы трое на гору выползли, а суденышко мое погибло. Я ноги и живот о
знобил, идти не замог, послал товарищей объявить жителям, а сам еще двое су
тки на этой горе волосы рвал да рот открывал. Для чего я двенадцать лет сил
у складывал, недопивал, недоедал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120