.. Ходил среди людей, присматривался, к разговорам ухо настораживал. Наконец, ласкава пани, подходит тот молодец к лавке одного купца, что Благочестивым Армянином зовется. Может, слышали про такого?
— Ну-ну, и кинулся молодец грабить купца? — насторожилась Черная Птаха.
— Свят-свят, такое скажете... Он не был похож на разбойника, да и Благочестивый Армянин не заслужил, чтоб его богатства лишали. Я давно его знаю: сиротам убогим в приюте помощь оказывает. Его лавка как раз возле торжковых ворот, в ней всякая всячина: и селедка, и мечи воинские, и вино венгерское...
— Слишком хвалишь купца, Ворона.
— А почему бы его не похвалить, если он и мне изредка кость дает?
— Ты про молодца рассказывай...
— Я и говорю... Подходит молодец к купцу, говорит:
«Слышал я, купчина, что ты бардзо богатый?»
«Бог мне помогает, человече»,— отвечает купец.
«Еще я слышал, что имеешь славу человека честного. Продавая людям всякую всячину, ты не обманываешь их ни на грош, и не обвешиваешь, и не обмериваешь?»
«Все, что ты слышал, истина,— молвит купец.— Я ем честный хлеб».
«Что-то не очень тому верю»,— сомневается молодец.
«Так проверь»,— буркнул купец.
«Это можно»,— засмеялся молодец и тут же кликнул в свидетели людей. Собралась толпа — не сосчитать всех. А молодец и говорит:
«Сейчас, панове общество, буду дознаваться, много ли у Благочестивого неправедных грошей».
— И купец согласился? — удивлялась Черная Птаха.
— Не было ему куда деваться, добрая пани. Не хотел, чтобы о нем плохая слава среди людей пошла,
что, мол, испугался. Ну и выставил целый короб червонцев.
«Попробуй праведные гроши от неправедных отличить. Только запомни: не отличишь — пойдешь ко мне слугою».
«А когда отличу?»
«Все неправедные гроши будут твои».
А он, пани добрая, закатал рукава сорочки, обе руки запустил в короб с деньгами, запустил и вытащил, поднявши их кверху. И все увидели, как прилипли к его рукам злотые, была их, может, тысяча, до того они поблескивали в коробе чистым золотом, а на руках его сразу обагрились кровью, покрылись потом и слезами.
«Видите, честные люди, какие они праведные, эти гроши? На них ваша кровь, в них ваш труд, ваши дни и ночи. Все они купцом с вас подлым образом содраны, честных денег осталось в коробе на донышке!.. Берите, люди, назад свою кровушку, она вам принадлежит».
— А купец Благочестивый что же? — поинтересовалась Черная Птаха.
— Ничего, только побелел, как смерть,— ответила Ворона,— и стал стражу звать. Пока воины прибыли — люди гроши пособирали и разошлись, а молодец исчез. Вот и все, пани добрая, что я хотела рассказать. Думаю себе, что молодец подозрительный, ибо не взял себе ни талера...
А колыбель белой ночи баюкала последние мгновенья...
Тогда наступила третья ночь.
Третья ночь была беспросветно черная, словно бочке смолы вывалялась. Черными лежали снега, чернела дорога, черными спали дубравы. Черная ночь черной кистью подмалевывала своды неба, где только могла, гасила ясные искорки, будь они на замерзшем Днестре или в людских окнах. Она даже утопила в смоле луну и звезды. Казалось, что в целом мире нет света, есть только огромная, первозданная, наполненная мраком яма.
В такие ночи люди думают о смерти, а злодеи — про чужие кладовые. Даже Вторая Ворона, что всегда ночевала в зерновой кладовке корчмаря, испугалась ночной темноты.
— Ай-вай, такая муть — хоть глаз выколи,— про
каркала она пьяненько, потому что с вечера потянула горилки из разбитой сулеи.— Не очень мне хочется к Черной Птахе, но обязана...
Взмахнула крыльями и полетела, а покуда летела — пела:
Ой, пив же я, пив, Кобилу пропив, Що кому до того...
— Что-то веселишься очень, Вторая,— встретила ее укором Черная Птаха.— Что нового?
— Вчера видела молодца... Прошлой ночью хлопы поймали конокрада. Выпил он, что ли, многовато и задержался в чужой конюшне, или же захватил его Семко Вихор, хлоп такой есть в нашем селе, ночами не спит и коня своего бережет. Как бы то ни было, но поймал Семко его на горячем и поднял крик. Сбежались соседи, а утром привели в корчму судить.
«йой,— молит,— хозяева уважаемые и честные, не чините самосуда, бо я с Карпат пришел, бо есьм опри- шок, самого Олексы Довбуша верный побратим. Послал меня Олекса в подольские села коней раздобыть, скоро лед треснет, лес распустится и начнутся походы. А без коня опришку — гибель. Ну я и...»
Как сказал он эти слова — общество луп-луп друг на дружку, наконец, глаза потупили, стыдно стало. А потом ближе к тому опришку подступают, разглядывают его, как цыган кобылу на торгах.
«Напрасно мы его, братья, измолотили,— печалится Семко Вихор, мужичонка — как овсяный снопик.— Ведь самого Олексы Довбуша побратим и все такое... Олекса же всегда защищал бедного хлопа... Я даже... даже, если на то пошло, могу своего буланого опришкам отдать. А что? Пускай берут. Для людей же...»
И уже Семко чуть не побежал за конем, другие газды тоже такую мысль имели. Гаврило Крутий раз- два, шмыгнул в корчму, вынес сулею, селедок.
«А ну-ка, христиане,— говорит,— развяжите человека и попотчуем его горилкою. Не кто-нибудь, сам побратим Олексы, опришок, а опришок — то святой человек».
Так, может, и развязали бы люди злодея, и Гаврило Крутий, что сам падкий на хмельное питье, напоил бы его пшеничною,— бо, прошу пани, Довбушева слава
распространилась и в наших краях, если бы в кругу селян не появился молод-молодец.
«Агов, газды! — крикнул он,— Не спешите делить с ним свою бедность. Хочу побеседовать с этим разбойником».
И спрашивает конокрада:
«Что, хвалишься, значит, что ты опришок Олексы Довбуша, рыцарь, га?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109