сохранить в целости и неприкосновенности Великую Тайну, упрятанную за толстенными стенами Круглой башни. То был его святой воинский долг, служа Тайне, он думал, что служит отчизне. Загадочность содержащегося под охраной его не интересовала, полковник даже в помыслах не пытался ее разгадать. Тайна чудесным образом влияла на суеверную стражу, крепила дисциплину, на страже у Круглой башни солдаты стояли бдительно, будто у алтаря своего божества.
Среди позеленевших от времени и влаги стен Вороньего Гнезда не рождалось никаких событий, а новости из внешнего мира сюда не проникали, они гибли в шуме бурных вод озера, посреди которого высилась крепость, или же разбивались о толстенные каменные стены, как неосторожные, ослепленные солнцем ласточки. Правда, год назад часовой на сторожевой башне поднял тревогу, полковник тоже забрался наверх и оттуда равнодушно следил, как группа каких- то людей спускала на озеро лодки. Старый воин даже глазом не моргнул, чтоб гарнизон готовил пушки, полковник хорошо знал норовистый характер озера. Не прошло и получаса, как челны, вздыбленные волнами, никогда не знающими передышки, попереворачивались кверху смолеными брюхами, а отчаянные пловцы, решившиеся добраться до крепости, спасались от гибели вплавь. Только зимой, когда между скал, что высились с озерного дна, дотлевали остатки челнов, полковник узнал и осведомил гарнизон, что отважными были люди Олексы Довбуша.
В это воскресное утро полковник Лясковский о Довбуше даже не думал, он лежал лицом вниз, утопив бородатое лицо в подушку, и вновь поджидал к себе в гости старую песенку, напомнившую ему далекую молодость. Песня не возвращалась, до ушей доносились привычные и будничные звуки крепости: поскрипывание дверей, случайный звон сабли, ударившейся о камень, глухие окрики принципалов, командовавших солдатами, вечный шум озерных волн, не замерзавших даже в суровые рождественские морозы. Все это укачивало полковника, он и не заметил, как вновь впал в сон. Разбудил его джура Якуб, джура, вероятно, когда-то имел свое имя и отчество, но личной жизни он не имел, он был тенью своего пана в сражениях, в шпиталях и даже на банкетах, злые языки когда-то завистливо болтали, что будто бы слуга совершал ратные подвиги, а их после приписывали Лясковскому.
— Пан полковник, проснитесь! Принципал Сикорский приглашает вас на башню.
Лясковский неохотно спустил ноги с постели.
— Разве случилось что, Якуб?
— Не ведаю, вашмосць, на башне не был. Если изволите, так я мигом.
Полковник пустил смешок в рыжую, коротко стриженную бороду, подумав, что не стоит гонять по крутым ступеням старого человека: слишком долго будет нести новость Якуб.
— Не надо, Якуб, я сам...
Через несколько минут полковник, уже при сабле и шеломе, задыхаясь, считал ступеньки сторожевой башни. Принципал Сикорский, что нынче был старшим над стражей, и солдат Войцех, высокий, мосластый мужик, которого в гарнизоне шутя звали за мягкий характер Святым Войцехом, оторвались от прорезей бойниц.
— На противоположной стороне озера неприятель,—коротко доложил приземистый Сикорский.
В груди у полковника свистело и хрипело, как в цыганской кузнице. Наконец он перевел дух.
— А откуда это известно пану? — Лясковскому казалось, что на липах принципала и солдата он увидел удовлетворенность, и он понимал своих людей: пускай будет враг, лишь бы только наступил перерыв в однообразии крепостной жизни.
Сикорский показал на узкую щель бойницы. Полковник припал к ней. Вначале увидел всплески воды у подножия стен, потом глаз коснулся тумана, стелившегося над озером, а еще дальше показалась полоска берега. На берегу были люди. Они роились, как пчелы в улье. Против солнца, вырастающего из земли
исполинскою красною грушей, поблескивало что-то, напоминавшее кайлы и лопаты. Сомнения не было: люди раскапывали берег. Но чьи люди? И для чего им понадобилось копать берег? Ответа полковник не находил.
— Может, снова Довбуш?
— Они копали всю ночь,— подал голос Святой Войцех.
В тишине слышался звон металла и людские голоса. «Не думают ли они спустить озерную воду и подойти к нашим стенам?»
Об этом же подумал и полковник, но ответил горделиво:
— Да поможет им Христос. Дурная затея, ибо легкомысленна любая попытка овладеть Вороньим Гнездом. Если бы даже в озере не осталось воды ни капли, что может сделать с нашими стенами кучка хлопов без артиллерии?
— Но, Довбуш, вашмосць, говорят...— начал Сикорский.
— ...говорят, что он голыми руками валит крепостные стены? Не так ли? — И полковник рассмеялся дробным смешком, уродливый горб на плечах, появившийся от удара каменной глыбы при осаде какой-то крепости, закачался.— Пан верит в бабьи сплетни?
— Очевидно, злодей на что-то надеется, если взялся осушить озеро.
— Э-э, мало что придет в голову хлопу,— уже сердился полковник.
Довбушу и в самом деле пришло в голову спустить из озера воду. Познав прошлым летом неудачу с челнами, к тому же потеряв еще и двух хлопцев, Олекса искал других подступов к Вороньему Гнезду. Осматривая в подзорную трубу из укрытия позеленевшие стены крепости и не найдя в них ворот, он догадался, что гарнизон держит связь с окружающим миром через подземный ход. Однако найти его не удалось, лишь напрасно опришки обшарили все окрестные овраги. Кое-кто из опришков успел разочароваться:
— Стоит ли, братчики, морочить себе голову Вороньим Гнездом? Что мы в нем забыли?
Олекса стоял на своем. Одинокая крепость, полностью отрезанная от мира, манила своей таинственностью. Довбуша мучил вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109