Жбан вина
Роман
укр
ЛЕГЕНДА ПЕРВАЯ
Девятого дня после проводов Зеленого Юрия, как раз около полудня, когда хозяйки поподпирали небесный купол витыми синими столбами дымов, на улицах гуцульского села Печенижина появилась кавалькада всадников. Было их не так уж и много. Впереди на низенькой смирной кобылке трясся, неуверенно держась в седле, пан арендатор окрестных земель Жельман, человек уже старый, круглый, как стог сена. Бедное животное, везучи такую тяжкую ношу, постанывало и гнулось под ним. За Жельманом гарцевали в поношенных, замусоленных жиром, запятнанных вином и кровью кафтанах пятеро бравых гайдуков, людей без роду и племени, что за надщербленный дукат служили арендатору уже не первый год.
Печенижин, который до этого звенел голосами, позванивал ведрами и подойниками, светился белым убранством хат, сразу притих, словно бы даже припал к земле, насупился. Тут и там торопливо заскрипели двери, захлопали, закрываясь, окна, улицы мгновенно опустели, и лишь на крохотных пашнях, словно бы ничего не случилось, покрикивали на сивых волов пахари. Они, очевидно, тоже заметили Жельманову кавалькаду, ибо низко опустили головы, однако из борозд плугов не вынули: весна отцветала, осыпалась, как вишня, землица-кормилица тяжелела, сохла, лучшее время яр-поры пахари отбыли на полях пана арендатора и теперь торопились бросить зерно в узкие загоны своих наделов.
Жельману нравилась эта внезапная пуганая тишина, он довольно и гордо усмехался в рыжую бороду, поглядывая красноватыми глазками направо и налево. Арендатор знал, что печенижинская тишина фальшива, село следит за ним сквозь дверные щели и оконные форточки, следит, и каждая хата дрожит, не остановятся ли кони перед ее воротами. Жельман мог бы остановиться у любой хаты, привязать коня к любым воротам и гаркнуть, словно бы камень швырнуть на подворье:
— Эй, хлоп!
Хлоп-гуцул мигом растворил бы двери, подбежал бы к пану арендатору и, ломая хребет в поклоне, искоса поглядывал бы на ременные нагайки гайдуков:
— Чего изволите, ясновельможный?
Жельман мог пожелать всего, что пришло бы ему в голову: в этом уголке земли Галицкой он был господином, судьей, богом, его костлявые пальцы держали за адамово яблоко каждого гуцула. В кармане Жельмана позванивали ключи от гуцульских хат, полонин, полей, лесов, мельниц и даже от церквей.
Однако сегодня пан Жельман не думал демонстрировать хатам свою власть и силу, он хорошо помнил старую русинскую мудрость, что не следует беспокоить пчел, когда хочешь меду. Он лишь в меру необходимости обнажал свои желтые клыки, чтобы хлоп-гуцул не забывал, в чьем хомуте он ходит.
Кавалькада остановилась на самой окраине села, где под зелеными кронами елового леса лепилась хата Василя Довбуша. Хата еще была новая, пахла смолой и лесными травами; люди в селе помнят, сколько намаялись Василь Довбуш с женой, когда ставили сруб. Два гайдука помогли Жельману сойти на землю. Старый арендатор размял короткие ноги, расчесал пальцами бороду и уперся буркалами в Довбушеву хату. Она стояла на бугорке, на перекрестье четырех тропок, пан Жельман мысленно похвалил хозяина, что выбрал удобное место. Еще щедрее похвалил он себя за то, что когда-то одолжил Довбушу несколько червонцев на обзаведение,— червонцы обросли процентами, сроки уплаты долга давно миновали, и вот отныне эта хата переходит в собственность Жельмана. Здесь он устроит еще одну корчму, пусть голытьба пьет водку-палинку, пусть упивается, пусть им свет станет черным.
Над крышей курился дым: хозяйка, верно, еще не управилась с обедом. Она не замечала коней, что грызли плетень ее ограды, не видела ни Жельмана, ни гайдуков, которые уже приближались к дверям. Лишь когда Жельман встал на пороге, она попятилась от огня. Женщину звали Оленою. Это была еще молодая, но преждевременно увядшая женщина, бледное, вытянутое лицо которой напоминало лик иконы пресвятой Богородицы.
Русинами издавна называют себя гуцулы. (Примеч. переводчика.)
— Не ждала, хозяйка? — спросил приветливо Жельман, садясь на лавку. Бравые гайдуки подперли плечами дверь.
— Не ждала,— шепотом ответила Олена и глянула на святые образа, что темнели на лицевой стене.
Видать, образа были свидетелями, что хозяйка сказала неправду. Не одну ночь, особенно с тех пор как Василь ушел летовать с господским стадом на полонины, она провела на коленях перед образами, вымаливая у божьих угодников добра, чтобы они смилостивились и отсрочили Жельманово посещение. Олена знала: не придет сегодня — явится завтра, не будет его завтра — пришкандыбает через неделю, а все-таки она надеялась на какое-либо чудо, думала, что Василь добудет-таки где-то среди людей червонец-другой и хотя бы на какое- то время заткнет Жельманову пасть. Но чуда не случилось, и Жельман здесь...
— Догадываешься, чего пришел? — продолжал арендатор.
Она кивнула головой. Кто в Печенижине и в окрестных селах не знает, что не с добром стучит палкой в двери пан Жельман? Он похож на черную птицу, которая вещает зло. Только черную птицу можно согнать с ворот или с крыши, можно трижды плюнуть ей вслед, перекреститься — и она исчезнет. А эту брюхатую птицу не прогонишь, не испугаешь крестным знамением, не отмолишься от него и словом.
Все-таки Олена еще надеялась на что-то: может, пан Жельман не за долгами пришел? Может, хочет, чтобы она в какой-нибудь его корчме прислужницей стала? Так она будет. Может, желает, чтоб на его дворе за свиньями ходила? То она будет кормить их, чтоб им повылазило. Может, желает, чтоб она ему внучат забавляла? То она пойдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109