«Ничего, я с ними посчитаюсь... Самого первого Дидушка... Потом микуличинско- го Семанишина. Потом Дзвинчука... Дидушко, говорят, уже сформировал вокруг себя ватагу: наймитов вооружил, наделил их одеждой и серебром, братоубийц готовит... Да, да, Дидушка первого. И сегодня же».
Сегодня? Постой... а может, эта баба послана для того, чтобы направить его, Олексу, на Дидушка, а там уже расставлены засады, и уже пули сторожат вдоль дорог? Марыльке верить нельзя, у нее ничего святого нет, один раз ее уже подсылали к нему, и где гарантия, что и сегодня не пришла с гадюкой за пазухой?
Белая Птаха была спокойна, близкого предательства, беды замышленной, подлости не чувствовала. Белая Птаха даже печалилась над судьбою Марыльки, ибо не могла ей счастья навещать,— изменить ее жизнь к лучшему.
Довбуш остановился перед Дзвинчучкой, искал в ее глазах правды или обмана.
— Вижу, не верите мне, ватажку?
— А ты бы поверила?
— Старое поминаете... Но я вас тогда...— не договорила.— Я могла бы поклясться,— добавила наконец.
— Кого в свидетели позовешь? — неосторожно усмехнулся Довбуш.— Бога? Черта? Короля? Зеленую Верховину? Или, может, предков?
— Если хотите, ватажку, то кровью своей поклянусь,— молвила она решительно. И не успел Довбуш опомниться, чтобы предотвратить ее движение, как выхватила нож, в одно мгновение положила растопыренные пальцы на пенек и чиркнула лезвием по мизинцу. И даже не вскрикнула, даже не застонала от боли, лишь покачнулась.
— Ты с ума сошла! — понурил он голову.— Прости меня, сама понимаешь — врагами окружен.—Вынул из сумки кусок белого полотна, мазь целебную и стал перевязывать Марыльке руку. Дзвинчучка закрыла глаза, чувствовала прикосновение его пальцев и была счастлива.
Потом он проводил ее потаенными ходами через заросли, до самого передового охранения. Там сказал ей:
— Благодарю сердечно за добро, Дзвинка, буду знать, что есть у меня в Космаче друг верный.
«Дзвинка!.. Дзвинка!» Ей понравилось новое имя, данное Олексой, едва удержала себя, чтобы не броситься ему на шею, и едва сдержалась, чтобы не дать волю слезам. Повернулась и пошла ко второй страже, что охраняла дальние подступы к лагерю опришков. Там ее ожидала лошадь. И оттуда начиналась дорога на Космач. Довбуш смотрел Марыльке вслед до тех пор, пока она не скрылась среди зарослей. Белая Птаха могла бы засвидетельствовать, что ватажок желал ей счастья и любви.
В лагере его ждали. Кроме охраны, все опришки собрались на поляне, поляна была тесной, хлопцы улеглись рядами, дым трубок пеленой застилал лица, лица молодые и старые. Опришки догадывались, что красивая молодица приходила с важными вестями, и надеялись, что наконец-то закончится их вынужденное стояние посреди непролазных чащ. Им надоели лагерные шалаши, долгие сонные дни, дождливые ночи, надоело ожидание, не один из них уже дал бы деру отсюда, если бы Довбуш не предупредил:
— Зуд, братчики, свой успокойте, потому что псы шляхетские имеют добрый нюх. Один случайно им в зубы попадет — всему лагерю угроза. А потому приказываю сидеть сиднем. Кто ослушается — покараю!
Встретили Олексу вопрошающими взглядами. Он оперся на бартку, о стройной фигурке Дзвинчучки не думал уже, вспоминал лицо красноильского атамана. Дидушко лицо имел квадратное, тяжелое, правый глаз всегда щурился, будто атаман ко всему прицеливался.
— Шляхта, братчики, измену высиживает,— сказал наконец Довбуш.— Первой наседкой стал Дидушко из Красноилья. Ему первому и смерть.
— Веди!..
Дорога на Красноилье неблизкая, но походом были довольны: напоминали верховых коней, застоявшихся в конюшне, и были похожи на детей, которым наконец- то разрешили выйти из хаты. Бегали наперегонки и катались по траве. Довбуш не сдерживал, хотел как можно скорее добраться до Красноилья. Правда, человеческое жилье и полонины обходили стороной, путь от этого становился длиннее, зато ни одна живая душа их не заметила. Лишь Белая Птаха летела напрямик.
Она узнала Дидушка издали. Красноильский атаман, присадистый, среднего роста гуцул, заложив руки за спину и выставив живот, мерил шагами усадьбу, на подворье звучал грохот молотков и звон топоров, повсюду виднелись работные люди, они превращали Дидушкову усадьбу в маленькую крепость: клали высокий забор, строили сторожевую башню, прорезали бойницы. Дидушко, очевидно, догадывался, что рано или поздно, а Довбуш все же дознается о заговоре, и потому готовился к обороне. Ни денег, ни деревьев в лесу, ни труда человеческого на это не жалел.
Белая Птаха покружилась над усадьбой и села на жердину. Люди, увидав ее, подумали, что богачу черт ребенка качает, у него и так добра и счастья полно, вон какое брюхо отрастил, в здешних горах себя хозяином чувствует, все окружающие леса, поля, сенокосы и даже речки да потоки в руках держит, а Белая Птаха еще ему благ прибавляет. Дидушко Белой Птахе поклонился, откуда ему знать, что не к нему прилетела, а этому вот работному люду вещует вызволение от господских нагаек, от труда подневольного. И приказал своим девкам-прислужницам, чтобы сеяли перед порогом хаты яр-пшеницу, девки сеяли и в душе молились:
— А съешь, Белая Пташка, да подавись...
Белая Птаха на господское зерно не зарилась, она сидела на своей жердине неподвижно, ждала Довбуша. Он был уже близко, Птаха слышала тяжелое дыхание
опришков, слышала, как звучат их шаги, и видела, как окружали опришки Красноилье, беря под наблюдение все дороги и тропки, чтоб случайно и волк не проскользнул мимо их рук. Старались как можно ближе подойти незамеченными к Дидушковой хате, ползли берегом реки, овражками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109