«Как изволили ночевать, пан домашний?» — спрашивает и ставит передо мной миску с кашей. Я тот чир хлебаю, а в голове мысли, как черви, мозг буравят: «А какую он нынче работу надумает?» Должен сказать тебе, Беркут, что этот Дзвинчук на работы страх какой находчивый...
— Бедный ты, Антипко,— Быстрозорец подливал масла в огонь.
— А думаешь, нет? — жаловался Антипко.— Доля домашнего черта незавидная. Но еще можно было бы мириться, если б однажды Дзвинчук не придумал:
«Работа, пан домашний, сегодня будет легкой.— И после завтрака тычет мне в зубы люльку разожженную.— Нынче,— говорит,— хочу, чтобы вы убили Довбуша».
Поверь, Беркут, от неожиданности я чуть люльку не проглотил.
«Вы что, газда, сдурели? — говорю ему.— Так то же Довбуш, его ни пуля не берет, ни меч не сечет».
«Меня это, пан домашний, не касается,— отвечает мне.— На то вы злая сила и есть, чтоб Довбуша погубить. Я из-за Олексиной погибели и душу пеклу запродал».
«Однако же, газда,— стал я защищаться,— должны вы знать, что и я против Довбуша бессилен».
Он мне молвит:
«Когда так, то нашему договору конец: я не ваш, а вы — не мои. Мих-мах, убирайтесь прочь!»
«А чтоб тебя колики схватили,— думаю.— Смотри, какой мудрец нашелся. Да я тебе сколько служу, да еще и как служу, ни один наймит не выдержал бы твоей работы и до срока сбежал бы с твоего двора. Я тебе коз пас, пахал, сеял, молотил жито, возил дрова из лесу, брынзу сбивал, а ты мне «мих-мах»?»
Схватил было я миску, чтоб заехать газде в морду, но вовремя сдержался. Когда-то было, терпение 1^ое лопнуло, я вылил кашу на Дзвинчукову голову и рванул в пекло.
— Молодец! — похвалил черта Беркут.
— И я считал себя молодцом. А когда прибежал в пекло, встал пред очи Люцифера, тогда сообразил, что ошибся, ибо повелитель поднял меня на смех:
«Фу, а постыдись-ка, Антипко! Я из тебя, какого-то зачуханного Наперсник-Наперстовского, что был храбрым только с женщинами, сделал настоящего черта! Наделил тебя силой, углубил способность чинить зло, вдолбил тайны подлости, расширив поле предательства, натолкал хитростью, мои адские профессора научили тебя другим мудрым штукам, а ты, неблагодарная скотина, имея такое богатство, отважился отступиться от Дзвинчука».
Видит бог, я должен был целовать Люциферу колени.
«Наичернейший,— умолял я его,— ты речешь правду. Но Дзвинчук лишит меня здоровья».
А он меня бряк царским копытом в зубы.
«Антипко! — крикнул.— Не испытывай мое терпение, чтоб тебя громом побило. Приказываю строго: сейчас же возвращайся в Космач и проси прощения у Дзвинчука, потому что его душа нам остро необходима. Из таких богатых хозяев, чтоб ты знал, после соответствующего воспитания выходят дьяволы первейшего класса. Мы обязаны, Антипко, денно и нощно, везде и всюду печься о приумножении нашего полку, ибо чем многочисленнее наша орда зла, тем легче воевать с добром. Теперь, когда ты осознал свою высокую миссию, подмазывай пятки и служи Дзвинчуку, пока не подохнет. Слышал?»
«Слышал»,— пролепетал я и мигом вылетел из подземной залы.
— Как хорошо,— перебил Антипка Беркут,— что племя Быстрозорцев обходится без царей. Я не ведаю над собой никакого насилия: хочу — лечу к солнцу, хочу — пашу крыльями тучи... Мы свободны...
— То еще не доказано, Беркут, что без царей лучше. Есть царь на небе, есть царь под землей. На земле есть король,— обиделся Антипко.
— Хлопы, Антипко, всегда ищут себе богов,— ответил Беркут.— Вижу я: царское копыто ничему тебя не научило.
— Почему это? — возразил Антипко.— Научило послушанию, хотя удар был и не очень сильным, ни один зуб не вывалился. Кроме того, в коридорах пекла я почерпнул опыта обращения с Дзвинчуком. Мои приятели, что уже работали домашними у богачей и шляхты, расщедрились на советы: один советовал украдкой резать хозяйских овец и пить их кровь, другой сказал, что надо налегать на куриные яйца,— они прибавляют сил; третий наставлял хитровать на работе; четвертый подсказывал незаметно разными способами подтачивать Дзвинчуково здоровье, чтобы оно скорее катилось к смерти.
— Вижу я, ты всех разумов попробовал,— утомило Беркута Антипкино бахвальство.
Тот не уловил иронии, расшаркался перед птицей:
— Вельми благодарю за комплимент. Ибо, подкованный опытом своих товарищей, я мог бы у Дзвинчука служить и до судного дня, если б не пришло ему в голову желание сжить со света Довбуша.
— Ты, наверное, сам додумался привалить опришка скалой?
— Что нет, то нет. Вынужден был опять ходить в пекло. С Довбушем дело плохо. Я должен был заручиться мудростью Люцифера.
— Жить чужим умом всегда легче,— клюнул словом Быстрозорец.
— А ты думаешь — нет? — довольно улыбнулся черт и погладил себя по животу.— Даже наш Люцифер так делает. Но ша, я тебе.ничего не говорил.— И Антипко испуганно оглянулся.
— Не бойся, мои горы ушей не имеют,— успокоил его Беркут.— Да и не вожусь я с нечистою силой. А змеи заснули в своих норах еще на Илью.
— Я ничего не боюсь, но Люцифер есть Люцифер: в нашем царстве черт черта боится, друг выдает друга, приятель — приятеля.
— На то и пекло,— молвил Беркут.— На этот раз повелитель принял тебя ласково?
Антипко повеселел:
— Еще и как! Пришел я в адскую канцелярию после полудня, дорога из Космача дальняя, и пока пропуск выписывали, пока родословную мою проверили — вечер настал. Главный Писарь говорит:
«Их Черное Величество назначили вам, пан Антипко, аудиенцию на десять часов утра. Пока что отправляйтесь в свой прежний закуток, отдохните, заготовьте отчет о своей деятельности в Космаче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109