Коротко говоря, рассудок
англичанина устроен в точности, как у параноика -- все логично,
только исходные предпосылки никуда не годятся. Не то чтобы мне
не нравились английские женщины...
Теперь мы можем во всей полноте оценить чудовищность
содеянного вспыльчивым апостолом. Итальянский табачник есть
лицо, облеченное властью, государственный служащий, хранитель
интересов нации и честного имени тех, кто верно ей служит. А
если вспомнить, что согласно $43 раздела 16 Уголовного кодекса
любой, кто разговаривает с государственным служащим или
отзывается о нем неуважительно, подвергает себя риску тюремного
заключения на срок, не превышающий тридцати одного года, десяти
лунных месяцев и восемнадцати дней, -- то легко вообразить,
какого наказания заслуживает преступление, сопряженное с
применением насилия к столь священной особе, преступление, в
котором русский был несомненно повинен.
Так вот, данный табачник, хотя и обладавший, подобно
любому южанину, чрезвычайно развитым чувством чести, был по
натуре человеком добрым и настолько склонным к всепрощению,
насколько то было возможно при его официальном положении. Он
был человеком положительным, семейным, имел дочь на выданьи и
питал склонность к спокойной жизни, -- он не искал
неприятностей. Покупка еще одной пачки сигарет, сопровождаемая
или не сопровождаемая извинениями, вполне удовлетворила бы
чувство чести, которым он обладал.
На том бы все и закончилось. Обидчик купил бы еще одну
пачку и может быть даже извинился, однако ему помешал
непродуманный поступок молодого крестьянина, как раз в этот миг
зашедшего в лавочку, чтобы приобрести пару почтовых открыток.
Достойный юноша был одним из нескольких дюжин воздыхателей,
претендовавших на руку табачниковой дочки, за которой, как
полагали, водилось порядочное приданное. Став свидетелем
оскорбления и желая возвыситься в глазах предполагаемого тестя,
молодой человек саданул дерзкого чужака под ложечку да так
ловко, что последний не только согнулся пополам, но и забыл
разогнуться. Ему на выручку немедля кинулись двое или трое
дюжих апостолов. Они швырнули молодого человека оземь,
прогулялись по его физиономии, основательно намяли бока,
выдирая при этом волосы целыми жменями, -- в общем, обошлись с
ним точно так, как если бы все дело происходило в России. Этого
зрелища присущее табачнику чувство чести уже не вынесло.
Перескочив с неожиданной живостью через копошащуюся кучу-малу,
он призвал городского полицейского. Никто и глазом моргнуть не
успел, как явился офицер с трубой и са блей в руках. И на этом,
сказать по совести, все могло бы закончиться -- после
установления личностей и отдачи под стражу всех нарушителей
общественного спокойствия.
Но что-то яростное присутствовало в самом воздухе;
багровое облако безумия заволакивало Непенте. И хотя вулкан
по-прежнему вел себя образцово, хотя священники сделали все
возможное для успокоения охвативших островитян дурных
предчувствий, на душе у местных жителей было неспокойно с тех
самых пор, как распространились новости об источнике Святого
Илии и прочих зловещих предзнаменованиях. Обитатели острова,
пребывавшие в состоянии подавленной тревоги, готовы были по
малейшему поводу взорваться, впав в жестокое безрассудство. Да
и русские, особенно приехавшие недавно, не могли не поддаться
неприметному воздействию южного ветра; их тоже пьянило
безоблачное небо -- оказавшись под ним после своих угрюмых
лесов и придавленных горизонтов, они ощущали себя, как дикие
звери, выскочившие из темных клеток на залитую солнцем арену.
Все вдруг лишились способности соображать. Появление
полицейского не только не восстановило порядка, но послужило
сигналом к началу всеобщей потасовки; fracas(50), как
впоследствии выразился французский художник, быстро переродился
в mкlйe(51). Существо дела никого не интересовало -- апостолы
versus(52) иноверцы, этого всем хватало.
Первые находились в прискорбном меньшинстве. Но то были
сомкнутые ряды мускулистых христиан, орудовавших кулаками не
хуже монахов древней Александрии. Все русские -- прирожденные
бойцы, если не на поле сражения, то по крайности в проулках и
кабаках родных деревень. Ничего не зная о различном отношении
российских и итальянских законов к оскорблению действием, Белые
Коровки размахивали кулаками с таким успехом, что уже через
несколько секунд около тридцати туземцев распростерлись
бездыханными на земле. Белые Коровки сражались за свою Веру;
более того, они, если честно сказать, получали огромное
удовольствие. Происходящее напоминало им воскресный отдых на
родине.
Затем начало сказываться численное превосходство -- оно да
еще ножи. Ибо прокаленный солнцем непентинец, если его как
следует раззадорить, обнаруживает обширные познания в анатомии;
он оказывается способным с точностью до дюйма указать, где
расположены печень, селезенка, почки и прочие не лишенные
интереса органы человеческого тела. Пролилась кровь, кровь
Священных шестидесяти трех. Завидев которую, женщины, как у них
водится, завизжали.
Дворец Правосудия примыкал к рыночной площади, тем не
менее до самой этой минуты Его Милость синьор Малипиццо витал
вне мира сего, так глубоко погрузился он в одно запутанное дело
об установлении отцовства -- смачные документики, как раз по
его вкусу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161