Мистер Уайт согласился, прибавив,
что хороший глоток шампанского оставляет у человека, привыкшего
к Паркеровой отраве, чувство какого-то радостного облегчения.
-- Это вы еще пунша не пробовали.
-- Ну так пошли, -- сказал Уайт.
Они пошли и вскоре присоединились к небольшому сообществу
бражников, явно чувствовавшх себя в родной стихии. В число их
входила и мисс Уилберфорс. Она всегда предпочитала держаться
поближе к источнику живительной влаги, каковым в настоящем
случае была циклопических размеров чаша с охлажденным пуншем.
Леди пребывала в превосходном настроении -- веселом, игривом и
даже кокетливом. В промежутках между возлияниями она пощипывала
соленый крекер (хотя, как правило, твердой пищи терпеть не
могла), чтобы, как она объясняла, умерить жажду, уверяя всех и
каждого, что нынче день ее рождения. Да-да, день рождения! В
общем -- ни малейшего сходства с застенчивой гостью Герцогини
-- никаких следов робости в ней не осталось.
-- Пунш при луне! -- восклицала она. -- Лучшего и желать
не приходится -- хоть в день рождения, хоть в какой другой.
На год у мисс Уилберфорс приходилось около сорока дней
рождения и каждый справлялся подобающим образом, примерно так,
как сегодняшний.
Прискорбное положение дел, даже скандальное. От такой
женщины можно было ожидать гораздо лучшего. От женщины
несомненно благородного происхождения. И так хорошо
воспитанной. Пока на острове еще имелась англиканская церковь,
она не пропускала ни одного богослужения, разве что по
воскресеньям, из-за мигрени. Нередко она оказывалась
единственной прихожанкой -- она да иногда еще мистер Фредди
Паркер, понуждаемый официальным своим положением и английским
происхождением (сколь бы сомнительными ни были его христианские
добродетели) время от времени заглядывать в церковь. Будучи
смертельными врагами, эти двое сидели на противоположных
скамьях, обмениваясь через пустой простор храма злобными
взглядами в надежде увидеть противника заснувшим, не в лад (из
одного лишь упрямства) вторя священнику и тщетно стараясь
проникнуться более милосердными чувствами, когда отощалый
молодой викарий -- обыкновенно какой-нибудь неудачник,
наскребавший с помощью таких поездок на континент несколько
фунтов, -- принимался читать из Евангелия от Иоанна. Те дни
миновали. Теперь она явно скатывалась по наклонной плоскости.
Трое членов Клуба и двое русских апостолов уже бросали жребий,
чтобы определить, кому из них выпадет приятное право отвести ее
домой. Судьба избрала мистера Ричардса, высокочтимого
вице-президента, пожилого джентльмена, которого тщательно
разделенные пробором волосы и струистая борода обращали в
истинное олицетворение респектабельности. Довольно было
взглянуть на него, чтобы увериться, что в лучшие руки леди
попасть не могла.
Как хозяин, мистер Кит представлял собою само
совершенство. Для каждого гостя у него находилось нужное слово,
а излучаемое им заразительно праздничное настроение немедля
вселяло во всякого чувство непринужденности. Разодетые в пух и
прах местные дамы, священники и чиновники, прогуливавшиеся по
парку, описывая чинные маленькие круги, были очарованы
любезностью мистера Кита, делавшей его "таким непохожим на
других англичан"; схожее впечатление произвел он и на стайку
туристов, появившихся невесть откуда без единого
рекомендательного письма, но зато с просьбой пустить их заодно
с другими на праздник, и принятых со всевозможным радушием --
на том основании, что один из них побывал на острове Пасхи.
Даже "парроко" против воли своей рассмеялся, когда Кит с
неотразимым добродушием схватил его за руку и сунул ему в рот
marron glacй(19). Идеальный хозяин! "Фалернская система"
пребывала сегодня во временной отставке. В этот вечер,
единственный в году, про мистера Кита можно было с уверенностью
сказать, что ради блага гостей он до последней минуты останется
идеально трезвым, состояние, безусловно имевшее свои
недостатки, поскольку необходимость поддерживать многочисленные
разговоры понемногу придавала речам мистера Кита еще большую,
чем всегда, невразумительность и неудобопонятность, -- то были,
как выразился однажды дон Франческо, речи "трезвого вдрызг"
человека. Впрочем, мистеру Киту прощалась и трезвость. Он,
разумеется, предпринимал необходимые меры предосторожности,
запирая дом и заменяя элкингтоновскими изделиями столовое
серебро, которым обычно пользовался, поскольку гости, проявляя
простительную слабость, обычно прихватывали с собой
какой-нибудь пустячок на память о столь славно проведенном
вечере. Бутылки, тарелки, стаканы бились целыми дюжинами.
Мистер Кит только радовался. Это доказывало, что никто не
скучает.
Человек, близко Кита не знающий, нипочем бы не догадался,
каких жертв требовало от него это увеселение. В своих
удовольствиях он был эгоистом, одиночкой; он говорил, что нет
на свете парка, достаточно просторного, чтобы вместить более
одного человека. А этим крохотным уголком Непенте, хоть он и
видел его лишь несколько недель в году, мистер Кит дорожил как
зеницей ока. Он ревностно оберегал свое целомудренное
пристанище, мучаясь мыслью о том, что оно, пусть даже на один
день в году, оскверняется толпой разномастных ничтожеств. Но от
человека с его доходом ожидают, что он сделает нечто на радость
ближним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161