В последний
год или два подобные приступы прискорбно участились. Имелся у
нее и еще один недостаток -- во хмелю ее обуревала потребность
сделать свою особу сколь возможно более заметной. Что она при
этом говорила, ей было решительно наплевать -- она прославилась
тем, что вогнала в краску самого дона Франческо, который
однажды, не сознавая в каком состоянии она находится, имел
неосторожность вежливо поинтересоваться, почему она постоянно
носит черное, и услышал в ответ, что она носит траур -- который
и прочим не мешало бы поносить -- по его почившей невинности.
Для Консула, ее высоконравственного соотечественника, она,
англичанка, была все равно что кость в горле.
Сомнамбулические похождения нередко приводили ее к
столкновениям с местной полицией, а порой и с Его Милостью,
синьором Малипиццо. К великому изумлению мистера Паркера, Судья
относился к ней с мягкой терпимостью. Тем не менее, ей довелось
провести несколько ночей в местной кутузке. Ковыляя в тихие
предрассветные часы по улочкам Непенте, она, словно побуждаемая
неясным первобытным инстинктам, нередко принималась избавляться
от всего, что на ней было надето -- поведение, пронимавшее
своей диковинностью даже самых заскорузлых ночных гуляк,
имевших несчастье на нее натолкнуться. Когда же кто-либо
упрекал ее за столь причудливое поведение, она ссылалась на
пример поступавшего точно так же Святого Франциска Ассизского,
гневно вопрошая: может, и он для вас уже недостаточно хорош?
Коротко говоря, с ней ничего нельзя было поделать.
Милейшая женщина, как часто называл ее Кит, становилась
настоящей проблемой.
И вот теперь ее шарившие по комнате глаза остановились,
руководимые свойственным пьяницам безошибочным, ниспосылаемым
свыше чутьем, на Денисе. Какой славный, скромный юноша и
выглядит, как джентльмен! Именно то, что ей требуется.
-- Этот сирокко! -- вздохнула она, театрально шаря вокруг
рукой в поисках стула. -- Со мной от него творится что-то
неладное. О, Боже! По-моему, я сейчас в обморок упаду. Ах,
молодой человек, будьте добры, принесите мне немного бренди с
содовой. В большом стакане. Прошу вас, пожалуйста! Только
содовой как можно меньше -- она дурно влияет на сердце. Самую
капельку!
Сделав два-три глотка, она поколебалась, как бы терзаясь
сомнениями, удастся ли ей проглотить эту гадость, и наконец,
талантливо изобразив отвращение, вылила в горло все остальное.
Денис лишился слов -- по его безыскусным представлениям дозы
хватило бы, чтобы прикончить лошадь. Однако мисс Уилберфорс,
нимало не пострадавшая, присела близ Дениса на стул и завела с
ним беседу. Беседа ее была прелестна, она говорила об Англии.
Денис слушал, как зачарованный, со все возрастающим
наслаждением. Чем-то она отличалась от прочих женщин, с
которыми ему случалось в последнее время знакомиться на
Континенте, чем-то непонятным. Совсем другой человек. Откуда
такое чувство? -- дивился он.
Она все говорила и мало по малу, Денис начинал понимать, в
чем дело. Странно, думал он, что я прежде этого не замечал.
Мисс Уилберфорс заставила его почувствовать разницу. Конечно,
те женщины тоже говорили по-английски, но на всех них лежал
отпечаток континентальной Европы -- чужие фразы, обороты,
привязанности, дух и грация космополитов, ранившие его прямую и
непорочную английскую натуру. А эта женщина была совсем другой.
Она вся, душой и телом принадлежала старой Англии. Разговор с
ней привел его в необычайно приподнятое настроение, здесь,
среди стольких иноземцев, эта удивительная, тоскующая женщина,
умеющая говорить так естественно, способная силой одних лишь
слов овеять его дыханием родного графства, странно притягивала
его. Точно так же он мог бы сидеть сейчас со старшей сестрой,
лакомиться клубникой со сливками и смотреть, как на
какой-нибудь затененной зеленой площадке разворачивается
теннисный матч. Он испытывал счастье, ощущение которого
усилилось, когда Анджелина проплыла мимо него и, увидев с ним
рядом мисс Уилберфорс, лукаво приподняла брови, для
разнообразия наградив Дениса чем-то вроде всамделишной улыбки.
Впрочем, у нее нашлась улыбка и для мистера Эдгара Мартена
и еще одна -- для дона Франческо, который, когда она проходила
мимо, воспользовался случаем и чуть ли не с видом собственника
отечески потрепал ее под подбородком, сопроводив сей
неблагопристойный жест без малого звучным подмигиваньем.
Все это не ускользнуло от глаз мистера Херда. Поначалу он
нахмурился. Увиденное странно кольнуло его, заставив
задуматься. Во всем, что касается женщин, он был нелепо
чувствителен.
-- Резвое дитя, -- подумал он. -- Lasciva puella(10).
Возможно, беспутное.
Да, но в каких отношениях с ней состоит этот молодой
человек? Прикосновение к подбородку -- что за ним кроется?
Квазиотеческим или псевдоотеческим был этот поступок? С
глубоким сожалением мистер Херд заключил, что поступок был
всего лишь псевдоотеческим.
И все же -- сколь поразительно естественным он казался!
-- Никто, кроме нашего "парроко", не в силах держать руки
подальше от этой девушки, -- с блаженным видом заметил
священник.
Еще один легкий укол...
ГЛАВА IX
Архитектурные красоты, а с ними и красоты природы, как
правило, оставляли мистера Херда равнодушным. Он считал себя
человеком сдержанным, неромантическим и открыто признавал, что
в искусстве разбирается слабо и особого почтения к нему не
питает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161