-- Да, -- откликнулся граф. -- Эта цитадель являет нам
микрокосм того, чем мог бы стать мир, если бы люди были немного
разумнее. Не все, конечно! Значительная их часть достаточно
хороша для того, чтобы остаться такой, какова она есть. Да мы и
не выжили бы без тех, кто должным образом оттеняет своим
существованием разум немногих иных. Будь все устроено
по-другому, разум покинул бы мир, не так ли?
-- О, это было бы неприятно, -- согласился мистер Херд. --
Меня чрезвычайно заинтересовало, граф, сказанное вами вчера.
Помните, вы говорили о том, что Средиземноморье станет центром
человеческой активности. Для того, кто, подобно мне, вырос на
классической литературе и никогда не забывал о духовных
глубинах античности, в этой идее есть притягательность. Правда,
я сомневаюсь в ее способности вдохновить большинство моих
соотечественников.
Старый граф ответил:
-- Я думаю, нам не стоит беспокоиться о большинстве.
Нельзя ожидать от большинства, что его приведут в движение
какие-либо мотивы за исключением низменных. В частности, ваше
английское большинство, не ведая о том, в каком оно долгу перед
нами, вряд ли удостоит нас даже взглядом. Но что касается иных
северян, людей просвещенных -- я не могу не думать, что в конце
концов они образумятся. О да! К ним возвратится здравость
рассудка. Они поймут, в каких неестественных, унизительных
условиях им приходится жить, каким ложным принципам
подчиняться; им откроются преимущества климата, в котором
природа как будто раскрывает перед человеком объятия. Я мало
знаю Англию, но с Соединенными Штатами знаком хорошо --
полагаю, в рассуждении климата эти страны довольно схожи. И в
том, что человеку там приходится из кожи вон лезть ради
приобретения материальных выгод, я ничего привлекательного не
вижу. Но что еще ему остается делать на земле, пригодной лишь
для волков и медведей? Без определенной степени комфорта,
который кажется здесь чрезмерным, человек ощущает себя
униженным. Если он хочет восторжествовать над враждебным ему
окружением, остается одно -- прилежно трудиться.
-- Да, но мы вообще чрезвычайно ценим прилежание, --
возразил епископ.
-- А вы разве не замечали, что все, навязываемое человеку
силой, сколь бы фантастическим оно ни казалось, в конце концов
обращается им в божество? Потому вы и обожествляете прилежание.
Вы не смеете махнуть на него рукой. Я нисколько не сомневаюсь в
том, что эскимос обожествляет ворвань, без нее он попросту бы
не выжил. И все же, получи он возможность жить лучше, он и
минуту не остался бы эскимосом. Вы желаете относиться к жизни
серьезно? Ничего не имею против. Но давайте относиться серьезно
прежде всего к вещам существенным.
-- К существенным, граф! Но неужели стремление мужчины
создать для своей жены и детей наилучшие из возможных условий
не является похвальным?
-- Несомненно. Однако людям, духовно избранным, следует
заниматься этим в таких местах, где те же самые результаты
можно получить с меньшей затратой жизненных сил. Мы обладаем
ограниченным запасом энергии. Так подобает ли до последней
капли тратить ее на борьбу с жестокой природой? Человек создан
для лучшего. И все, что не способно возвысить его душу, отнюдь
не является для него полезным. Объясните мне, сэр, каким
образом может возвыситься душа, если тело изнурено погоней за
материальными благами? Рассудите сами, в каких тягостных
условиях вынуждена жить семья северянина. Подумайте о трудах,
потраченных на становящуюся день ото дня все более ожесточенной
битву с силами природы -- о дополнительной одежде, обуви,
шарфах и шубах, об одеялах и коврах, о дорогой и обильной пище,
необходимой для поддержания тела в здоровом, пригодном для
работы состоянии, о водопроводе, газе, деревянных домах,
которые приходится постоянно красить и перекрашивать, о тоннах
топлива, о зимнем освещении, об изобретательности, потребной,
чтобы защититься от дождя и мороза, о нескончаемых починках
жилища, о необходимости каждодневно чистить что-то, скрести,
вытирать пыль, о тысяче других мелочей, составляющих угрозу для
духовной жизни! Половины из них на наших широтах не существует,
стало быть половину жизненной энергии, которая на них
расходуется, можно использовать для достижения иных целей. Ваш
северянин на исходе дня испытывает довольство собой. Он выжил,
более того, он преуспел. У его семьи есть хороший дом и
приличная одежда. Тем, кто разделяет его воззрения, он
представляется "достойным", как он это называет, человеком. Он
воображает, будто уяснил цель и смысл бытия. Борьба ослепляет
его настолько, что он даже не способен понять, до какой степени
несообразны его усилия. Что он, собственно, сделал? Он возложил
себя на алтарь ложного идеала. К разумной жизни он даже близко
не подошел. Да, он исполнил определенный общественный и
политический долг, но о долге перед самим собой он и понятия не
имеет. Я говорю о людях, от которых можно было бы ожидать
чего-то лучшего. Что до большинства, до толпы, до стада -- так
его попросту не существует, ни здесь, ни где бы то ни было. Оно
оставляет в последующих поколениях чисто физиологический след,
поддерживая существование вида и оберегая свое потомство. То же
самое делают лисы. Для нас этого мало. Живи эти люди в здешних
краях, у них был бы досуг, который позволил бы им развить
лучшие стороны их натур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161