Ван Коппен
уважал людей, умеющих, подобно ему, действовать с размахом.
Сыграть на доверчивости целого континента, вот это
наполеоновский поступок, все равно что украсть королевство --
такое уже и кражей не назовешь. Подобного ранга игру затеял,
как подозревал проницательный мистер ван Коппен, и его добрый
друг граф Каловеглиа. Восхитительный старик тоже действовал с
размахом.
В бронзе, старинной и современной, мистер ван Коппен
понимал столько же, сколько в китайской грамоте. Он не смог бы
сказать, чем искусство Клодиона отличается от искусства Мирона,
-- собственно говоря, он и не слышал ни разу имен этих
достойных людей и не очень стремился услышать, для дел
подобного рода у него имелся сэр Герберт Стрит. Однако, долгое
время занимаясь филантропией, он приобрел обширные познания.
Старик Коппен не был дураком. Он был человеком разумным, а
разум, как отметил граф, вполне совместим с прогрессом.
Помножить два на два миллионер умел не хуже большинства людей,
однако и среди своих быстро соображающих соотечественников он
славился сверхъестественной способностью обойти человека, даже
не вылезая из кресла. Он называл это здравым смыслом.
Сколько уже раз он слышал гладкие рассуждения графа
Каловеглиа относительно "Локрийского фавна". И в конце концов,
руководствуясь личным опытом, пришел к заключению, что никто не
станет предлагать столь исчерпывающих объяснений и вообще
высказываться с таким энтузиазмом, не имея задней мысли. Все
это аккуратнейшим образом укладывалось в рамки гипотезы,
понемногу созревавшей в его уме, а именно, что он имеет дело с
мошенничеством, с настоящим благородным мошенничеством, как раз
по его вкусу, с мошенничеством, заслуживающим всемерной
поддержки со стороны любого благоразумного мужчины, а равно и
женщины.
Взять хоть этот его напичканный древностями виноградник.
Многие из добрых друзей ван Коппена по Соединенным Штатам
сколотили состояния на выдуманных золотых рудниках. Так почему
же не выдумать и виноградник? О да, все сходится замечательно.
Удаленность виноградника... городок, вроде Локри, место
определенно небезопасное, слишком оживленное для столь важных
находок. Добросовестный сэр Герберт наверняка пожелал бы
навести справки на месте -- справки, которые доказали бы, что
никакого "Фавна" там не находили. Тем самым погубив всю затею.
По этой причине, статуэтка и была еще во времена древности
"привезена" на виноградник неким "молодым и пылким поклонником
прекрасного". Привезена, ха-ха-ха! Знание человеческой природы
заставляло ван Коппена усомниться в том, что "Локрийский фавн"
за всю свою жизнь совершил путешествие более далекое, чем
переезд из таинственного пыльного сарайчика, расположенного на
задах графского дома, во двор. Или та же "Деметра". Эта "сильно
пострадавшая голова" была пробным камнем, репетицией.
Разумеется, обе работы "вышли из одной мастерской".
Великолепно! Сарайчик и был этой мастерской, местом, где
появились на свет две древности, а граф -- их эллинским
творцом.
Андреа, разумеется, посвящен в тайну.
А эти эксперты-искусствоведы! Стрит, один из лучших среди
них, человек, в своей профессии прославленный, с важным видом
объявляет подделку подлинником -- в полной и невинной
уверенности, что перед ним действительно подлинник. Сущий
младенец! По его простоватой светской физиономии сразу видно,
что он даже не сговорился с графом о комиссионных, которые
причитались бы ему в случае совершения сделки. Ему достаточно
жалованья. Что же они за олухи, эти эксперты? Особенно честные.
При всем том, мнение сэра Герберта очень его обрадовало.
Именно это ему и требовалось. Ибо мистер ван Коппен стремился
помочь графу, который несомненно не принял бы от него даже
цента ни под каким предлогом, -- кроме покупки "Фавна". Он
любил старика Каловеглиа. В старике присутствовало что-то
чистое, целеустремленное. Миллионер сознавал, что дружба с
таким человеком восполняет нечто, недостающее ему как
гражданину мира. Кроме того, граф трудился -- то есть врал --
ради достойной цели: ради приданого дочери. По одной только
этой причине он заслуживал какой угодно поддержки.
Мистер ван Коппен не был женат. Зная жизнь, как он ее
знал, с изнаночной, корыстной стороны, он так и не смог
заставить себя принять одно из нескольких сот предложений о
браке, которые делались ему -- вернее, его миллионам -- с
разной степенью завуалированности. Он любил женщин вообще, но
не доверял ни одной из них в отдельности. Он полагал, что
знает, к чему они стремятся. К жемчужным ожерельям и прочему в
этом роде. Он был достойным американцем, с большим
удовольствием дарившим жемчужные ожерелья. Но предпочитал
дарить их по собственному усмотрению, желая оставаться
единственным хозяином и над самим собой и над непросто
доставшимися ему миллионами. Все это не только не уничтожило,
но в значительно мере вспоило благоговейное уважение, питаемое
этим странным холостяком к супружеству и его результатам.
Отвага и успех, какие бы обличия они ни принимали, привлекали
ван Коппена -- это в особенности относилось к самозабвенной
опрометчивости человека, рискующего всем в столь
головокружительной лотерее и порою действительно выигрывающего
в ней главный приз. Таким оказался удел графа Каловеглиа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161