Вообще-то, нетрудно было предвидеть, что этим все
и закончится. Ему следовало признать за Черным Континентом
право на мелкие человеческие слабости. Деться от них все равно
было некуда. На дальнейшее он уже наполовину решил оставить
Церковь и заняться по возвращении в Англию преподаванием.
Возможно поэтому он и предпочитал теперь называться "мистером
Хердом". Так и людям с ним было проще, и ему с ними.
Но откуда все-таки взялось это новое, противное ощущение
под ложечкой? Экая неприятность! Прошлым вечером он пообедал в
отеле безо всяких излишеств, утром съел весьма умеренный
завтрак. И разве он на своем веку не поездил по свету? Не
побывал в Китайском море, не обогнул мыс Доброй Надежды? Да и
сюда он как-никак приплыл из самого Занзибара. Все верно.
Однако огромный лайнер, высадивший его вчера в сутолоке порта,
мало чем походил на эту жалкую лоханку, тащившуюся, испуская
неописуемые ароматы, по маслянистым валам, оставленным
вчерашним штормом, сквозь который "Мозамбик" прошел, даже не
дрогнув. И потом эти ужасно неудобные, липкие от принесенной
сирокко влаги скамьи под душным навесом. А сверх всего --
неотвратимое зрелище: измученные пассажиры из местных жителей
-- зрелище, которое повергало его в страдание. В позах,
достойных Микеланджело, они распластались по палубе, стеная от
муки; они забивались в углы, прижимая к лицам лимоны, --
по-видимому, предотвращающие морскую болезнь, -- и таинственные
процессы цветовой адаптации понемногу придавали лицам точь в
точь лимонный оттенок, после чего их обладатели шаткой поступью
влачились к гакаборту...
Одной из пассажирок была крестьянка в черном, прижимавшая
к груди младенца. И мать, и дитя страдали так, что тяжко было
смотреть. Вследствие благодетельной предусмотрительности со
стороны Провидения их тошнило по очереди -- ситуация, которая
могла бы показаться комической, если бы не беспросветное горе,
написанное на материнском лице. Она явно считала, что пришел ее
последний час, и все же, несмотря на мучительные судороги,
пыталась успокоить дитя. Женщина некрасивая, с большим шрамом
поперек щеки, она страдала тупо, словно какое-нибудь несчастное
животное. Епископ всем сердцем сочувствовал ей.
Он посмотрел на часы. Оставалось терпеть два часа! Затем
перевел взгляд на воду. До цели путешествия было еще далеко.
Тем ярким утром остров Непенте, видимый с переполненной
палубы, походил на облако. На серебряную песчинку среди
бескрайних просторов синего моря и неба. Южный ветер летел над
средиземными водами, вздувая влажную пыль, ложившуюся плотным
туманом на покатые склоны и гористые пустоши острова. Складные
очертания острова едва проступали сквозь плотное марево. Облик
его отзывался чем-то нереальным. Неужто это и вправду остров?
Настоящий остров со скалами, виноградниками и домами -- вот это
невзрачное привидение? Оно походило на белоснежную птицу,
опустившуюся на волны, на чайку или на облако, одинокое облако,
отбившееся от попутчиков и теперь бочком плывущее по воле
любого случайного ветерка.
Те пассажиры из местных, что были почище, укрылись в трюме
-- все, кроме необычайно пухлого молодого священника с подобным
полной луне лицом, делавшего вид, будто он погружен в чтение
требника, но краем глаза то и дело посматривавшего на
хорошенькую крестьянскую девушку, неудобно раскинувшуюся в
углу. В конце концов, он встал и подвигал подушки, устраивая ее
поудобнее. При этом он, должно быть, шепнул ей на ухо что-то
смешное, ибо она бледно улыбнулась и сказала:
-- Грациа, дон Франческо.
"Что, очевидно означает "спасибо", -- подумал епископ. --
Но почему же дон?"
Из чужеземных пассажиров несколько очаровательных, но
словно бы металлических американских дам удалились в каюты; то
же самое сделала семья англичан; да собственно и все остальные.
Здесь на палубе иностранный контингент был представлен лишь
самим епископом и мистером Муленом, разодетым с безвкусным
франтовством господином, которому, похоже, все происходящее
доставляло удовольствие. Не дуя в ус, он прогуливался по палубе
якобы морской походкой, явно безразличный к мукам ближних,
которых ему приходилось время от времени касаться носком то
одного, то другого из его лакированных сапог, чего на
раскачивающемся судне избежать было невозможно. Лакированные
сапоги. Одно это определяет его целиком и полностью, подумал
мистер Херд. Очередной раз проходя мимо него, мистер Мулен
остановился и с жутким акцентом произнес:
-- Эта женщина с ребенком! Интересно, что бы я сделал на
ее месте? Скорее всего, бросил бы его в воду. Нередко это
единственный способ избавиться от помехи.
-- Довольно крутая мера, -- вежливо откликнулся епископ.
-- А вы, похоже, не очень хорошо себя чувствуете, сэр? --
с легким намеком на учтивость продолжал мистер Мулен. -- Весьма
сожалею. Я-то как раз люблю, когда посудину немного качает.
Знаете, как говорят -- сорной траве все нипочем? Я, разумеется,
только себя имею в виду!
Сорной траве все нипочем...
Да, что-то сорное в нем, безусловно, присутствовало.
Мистер Херд не чувствовал к нему расположения; он лишь
надеялся, что на Непенте, по его представлениям не так чтобы
очень просторном, им не придется слишком часто встречаться друг
с другом. Несколько вежливых слов за табльдотом привели к
обмену визитными карточками -- континентальный обычай, о
существовании которого мистер Херд всегда сожалел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161