Да и не очень-то его волновал мир Господень -- его волновала
возможность сохранить свой пост. Тем не менее он исхитрился
покачать вниз-вверх головой самым подобающим к случаю образом.
-- А теперь, -- заключил "парроко", -- я с вашего
любезного дозволения покину вас, чтобы посоветоваться с клиром,
если мне удастся кого-нибудь из него отыскать, о том, что можно
сделать для организации шествия. Признаюсь, чем больше я думаю
о вашей идее, синьор Паркер, тем сильнее она мне нравится. Нам
бы только собрать достаточно людей.
-- На этот счет не опасайтесь. Ударьте в колокол и все.
Людей вы получите. Это извержение кого угодно сделает верующим.
Я хотел сказать -- ну, вы понимаете, что я хотел сказать,
парроко.
Его Преподобие, значительно повеселев, вышел вместе со
вновь запалившими факелы послушниками из дверей и исчез во
мраке.
Таков сжатый и истинный рассказ об организации крестного
хода, прославившегося в анналах Непенте. И сколько бы разного
рода завистников ни уверяло в последующие годы, будто это они
до него додумались, мысль о нем целиком и полностью
принадлежала Консулу. По заслугам и честь. Мысль эта обеспечила
ему уважение, которым он не преминул воспользоваться. Пока же
он снова уселся за стол и уставился в непроглядную тьму.
Немного погодя колокольный звон возвестил -- что-то и
вправду делается. Люди, выглядывая из окон, видели, как во
мраке движутся мерцающие огоньки. Языки пламени выстроились в
определенном порядке, крестный ход начался. Как и предсказывал
"парроко", людей поначалу едва-едва хватало; из шестидесяти
пяти священников и каноников церкви сочли для себя удобным
присутствовать только четырнадцать человек; впрочем, еще дюжина
их вскоре устыдилась и заняла подобающее место в процессии. То
же самое можно сказать и о прочих участниках. Число их
понемногу росло. Ибо колокола, заунывно звонившие в ночи,
сделали свое дело, возбудив всеобщее любопытство.
Более странного шествия Непенте еще не видел. Какой-то
умница сообразил, что зонтик способен сослужить неплохую
службу. Поэтому все, кроме священников, хористов, факелоносцев
и тех, кто тащил на себе статую Святого, спрятались под зонтами
-- перечисленные лица, кто из желания сохранить благопристойный
вид, а кто из практических соображений защищались от пепла иным
способом. Они распевали псалмы и литании сквозь прижатые ко рту
носовые платки, хорошо понимая впрочем, что пение их, несколько
более гнусавое, чем обычно, не станет от этого менее приятным
для Святого. Так, беззвучно ступая, они прошли по улицам и
предместьям города, набирая дорогою новых рекрутов.
А пепел все продолжал падать.
Взирая на эту процессию преисполненных благоговейного
страха невинных душ, завывающих во мраке, плетясь под зонтами
следом за посеребренным идолом (до сих пор не оплаченным),
благоразумный Бог был вправе гордиться делом рук своих. Так
полагал "парроко". Он сохранял полнейшее присутствие духа. Будь
что будет, у него на все имеется объяснение. Если пепел будет
валить по-прежнему, значит, Святой Додеканус продолжает
демонстрировать неудовольствие, а он имеет все основания
выказать гнев и тем наставить род человеческий на истинный
путь. С другой стороны, кое-кто из молодых священников
испытывал все большее беспокойство при мысли о возможной
неудаче шествия. Они начинали винить Его Преподобие за то, что,
как он дал им понять, было его собственной идеей. Они бродили
уже два часа и проглотили по полной шляпе пепла. А с Небес так
никакого знамения и не поступило. Небо, казалось, даже
потемнело сильнее, чем прежде. Многие из участников шествия,
утомившись, покидали его и в печали возвращались домой. Они
пришли к выводу, что затея провалилась. Другие полагали, что
Святой скорее всего не видит их под столь плотным покровом. Ну
что же, не видит, так хотя бы услышит. И они принимались петь
еще ретивее.
Должно быть, звуки их пения все же достигли Небес, ибо
свершилось чудо. Мрак поредел. Люди поняли головы и различили
вверху болезненное свечение -- то было солнце, пусть и далекое,
свет его доходил как бы сквозь толстое закопченное стекло.
Затем словно отдернулась некая завеса. Свет становился все ярче
-- и в покаянном пении зазвучали ноты торжествующей надежды.
Сумрачный воздух уже пронизывало тусклое сияние. Очертания
домов и деревьев украдкой возвращались по прежним местам.
Падение пепла почти прекратилось. И наконец, наверху как будто
рывком сдернули крышку. Землю залил дневной свет.
Но пэан радости и благодарения, коим следовало
приветствовать этот щедрый дар Неба, замер на губах у людей,
едва они увидели, во что обратился их остров. Непенте трудно
было узнать. Святой поднял небесный покров лишь для того, чтобы
показать, какому опустошению подверглась земля. Пепел повсюду.
Деревья, дома, плодородные поля, горные склоны -- все покрыл
его ровный, мертвенно-бледный слой. Каждый понимал, что это
значит. Это значит -- конец посевам и виноградникам. Тем не
менее поднялся не очень уверенный, но хвалебный крик. Ибо все
непентинцы прирожденные политики и вообще люди вежливые.
Привычка "неизменно улыбаться" досталась им в наследство от
Доброго Герцога Альфреда. При данных обстоятельствах от них
ожидалось, что они будут кричать; им это труда не составит, а
то даже и на пользу пойдет, поскольку Святой Додеканус может
убрать пепел с такой же легкостью, с какой он его наслал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161