Хоть раз в жизни показать себя разумным человеком?
Один-единственный раз? Вы только послушайте, что несут там на
балконе эти упившиеся психи...
-- Так что вы сделали с тем скунсом, Чарли?
-- И знал бы, так не сказал, молодой человек. Я обещал
своей матушке никому про это не рассказывать. Может в другой
раз, когда мне удастся выпить немного. Это такая умора!
-- Не следовало вам щекотать девиц, Чарли. Это невежливо,
в вашем-то возрасте...
Где-то после полуночи все разошлись -- некоторые на
четвереньках, некоторые сохраняя подобие прямохождения. Но
когда назавтра, при трезвом свете утра, в помещение Клуба
пришел, чтобы выгрести мусор, уборщик, он с удивлением
обнаружил под одним из столов полулежащего человека. То был
молодой норвежский профессор. Он лежал, облокотясь на локоть,
растрепанный, нимало не сонный, с вдохновенно блестящими
глазами, и острием штопора вычерчивал нечто, похожее на клубок
параллелограммов и конических сечений. Он заявил, что это карта
Тринидада.
ГЛАВА XXXI
Что касается мисс Уилберфорс, то она становилась настоящей
проблемой.
В очередной раз ей удалось ужаснуть почтенную публику. В
очередной раз она нарушила общественное спокойствие, прервав
факельное шествие обычными своими, а вернее совсем необычными
выходками, подробное описание которых, возможно, и повеселило
бы несколько падших душ, но большей части порядочных читателей
наверняка показалось бы оскорбительным. Чаша терпения
наполнилась и даже перелилась через край. Ей снова пришлось
скоротать ночь в кутузке. Спрошенная о том, какими мотивами она
руководствовалась во время этого инцидента, мисс Уилберфорс
простодушно обвинила во всем темноту, которая, как она сказала,
ввергла ее в заблуждения, заставив думать, что уже наступила
ночь; "а ночью, сами понимаете...".
Это, как заметил с присущей ему юридической тонкостью
суждения синьор Малипиццо, можно считать объяснением, но не
оправданием. Как долго еще, -- вопросил он с изящным
цицероновским жестом негодующего красноречия, -- как долго
будет сносить иностранная колония Непенте присутствие в своей
среде подобного оскорбления всяческой женственности?
Так говорил Судья, хорошо понимавший, чего ожидают от
человека, занимающего его положение. В глубине души он меньше
всего хотел, чтобы она покинула остров; он был в восторге от ее
возмутительного поведения; он надеялся, что мисс Уилберфорс
проживет на острове еще сто лет. Во-первых, это позволяло ему
время от времени получать подношения от многочисленных
бакалейщиков и виноторговцев, сколотивших состояния, поставляя
ей напитки по неслыханным ценам -- и с помощью такой хитроумной
тактики, надеявшихся превратить Судью в своего союзника.
Во-вторых и в главных, каждый новый скандал подобного рода
давал Судье новую возможность посадить мисс Уилберфорс под
замок -- на время. Только на время. Потому что утром мистер Кит
непременно вносил за нее залог, что увеличивало средства Судьи
на очередные пятьдесят франков.
Именно это и произошло. Мистер Кит выкупил ее в тридцать
четвертый раз. Протрезвевшая мисс Уилберфорс вновь обрела
свободу.
И Герцогиня, и госпожа Стейнлин жалели ее, как только
женщина может жалеть женщину. Обе молились своим Богам,
лютеранскому и англиканскому, чтобы она узрила ошибочность
путей своих или же, если узрить у нее не получится, чтобы
какой-нибудь счастливый случай удалил ее с острова, а если и
случая не подвернется, то чтобы на нее налетела повозка и
немного ее покалечила -- совсем немного, неопасно, но до такой
степени, чтобы сделать для нее необходимым постоянное
затворничество, которое избавит от нее общество. Любящие
быструю езду непентинцы то и дело уродовали невнимательных
пешеходов, это был самый распространенный на острове вид
несчастного случая. Мисс Уилберфорс -- песчинка в глазу, позор
женского сословия -- оставалась целехонька. Какое-то
проказливое божество направляло ее неверную поступь.
Будь она особой низкого происхождения, с ней управились бы
в два счета. Но она была столь очевидной леди и имела столь
очевидно богатых и влиятельных родственников в Англии! Эти
родственники, как бы они ни радовались, что она убралась с глаз
долой, могли возмутиться, если бы люди, в конце концов не
имеющие никакого права вмешиваться в ее дела, применили бы к
ней насильственные меры. А позиция, занимаемая самой мисс
Уилберфорс, только усложняла положение. Она вела себя, как
мегера. Воображала, будто все против нее ополчились. И с
большим успехом противопоставляла им острый язык, а на худой
конец также зубы и ногти. Полицейские Непенте готовы были
засвидетельствовать этот факт. Во хмелю она изрыгала поистине
стремительные потоки брани. Будучи трезвой, не отказывала себе
в удовольствии блеснуть разнузданно горделивой логикой, острой,
точно бритва. И лишь на промежуточной стадии она отличалась
учтивостью и дружелюбием. Однако застать ее в на этой
промежуточной стадии было до чрезвычайности трудно. Слишком
недолго она продолжалась.
Мисс Уилберфорс пытались соблазнить перспективой
возвращения на родину. Это предложение она напрочь отвергла.
Основной ее довод состоял в том, что ей пришлось уехать на юг
по настоятельному совету ее английского доктора -- как оно и
было на самом деле:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161