Он взял монету, дабы она охраняла его, ибо по-детски верил, что
в будущем она сможет защитить его от оскорблений, которые ему
приходилось доныне сносить.
И пока публика гадала, что бы могли означать последние
слова, дон Джустино произвел прославившую его смену интонации,
и загремел:
-- Долой чужеземцев! Мы, католики, знаем, что такое
чужеземцы, мы знаем, как они исподволь творят зло и в высших, и
в низших сферах. Невозможно раскрыть газету, чтобы не
обнаружить очередного проявления их всеобъемлющей порочности.
Они пятнают безбожным развратом нашу прекрасную землю. Высшие
лица государства, самые министры Короны подвергаются мерзостно
замаскированным попыткам подкупа и развращения. Каждой скромной
крестьянской девушке, каждому ребенку грозит скверна их грязных
мыслей. Мы знаем их -- донесения нашей полиции, архивы наших
судов свидетельствуют об их разлагающем влиянии. Это чума,
зараза! Кто может сказать, какие предложения были сделаны моему
подзащитному -- какие грязные предложения, коварно
подкрепленные звоном иностранного золота? Слабый человек мог бы
поддаться на них. Но несчастная жертва сделана из иного
материала. Она принадлежит к иному разряду людей -- к разряду
героев. Какие терзания ни одолевали его душу, он все же выбрал
честь, а не позор. В порядке самозащиты...
На этом месте великий депутат вынужден был прерваться.
Синьор Малипиццо упал в обморок. Пришлось вынести его из зала
суда.
Впрочем, это уже не имело значения, поскольку слушание
почти завершилось, осталось выполнить лишь кое-какие
формальности. Дело было выиграно.
Люди немного рассердились, что их лишили возможности
дослушать достославные речи дона Джустино. Ничего не поделаешь.
Повезет в другой раз. Затем они стали задаваться вопросом, с
чего бы это свалился Судья? Одни винили жару, другие -- приступ
его старой болезни. Большинство сошлось на том, что обморок
вызвало красноречие Депутата. Ораторский дар дона Джустино
действительно подействовал на Судью, но далеко не так сильно.
Просто он заранее решил в критическую минуту упасть в обморок
-- для пущего эффекта. Умный был человек. И исполнил он это
прекрасно, потому что всю ночь репетировал. Дон Джустино,
разделявший общее мнение, был очарован подобной данью его
таланту. Вообще местный Судья произвел на него благоприятное
впечатление, его позиция оказалась безупречно корректной.
Совсем неплохой человек, даром что франкмасон. Пусть остается
непентинским судьей, от добра добра не ищут.
Депутат освободил арестованного, этого было не избежать.
Зато русские так остались сидеть в тюрьме, что несомненно
делало честь синьору Малипиццо...
ГЛАВА XLVI
Весть об аресте Петра Великого поразила госпожу Стейнлин
точно громом. Она плакала так горько, как никогда еще не
плакала в жизни. Затем к ней вернулась рассудительность и она
вспомнила о мистере Ките, чья дружба с Судьей была у всех на
устах. Не сможет ли он ей помочь? Будучи женщиной по натуре
порывистой, она бросилась к этому джентльмену и излила ему свое
горе. Мистер Кит отнесся к ней с полным сочувствием. Он
пообещал сделать все, что сможет и прямо сегодня.
Между тем, Учитель чахнул в тюрьме. Охотников вступиться
за него не нашлось даже среди Белых Коровок, новая их партия,
клика молодых экстремистов, только радовалась, что он больше не
мешается у них под ногами. Один лишь городской врач попытался
встать на его защиту, именем франкмасонского братства заклиная
Судью освободить Мессию, дабы он, городской врач, мог
продолжить лечение, к которому старик привык и за которое он,
опять-таки городской врач, получает регулярное вознаграждение.
-- Подумайте о моей жене и детях, -- сказал он Судье.
Однако на этот раз синьор Малипиццо вовсе не имел
намерения расставаться со своей добычей. Он пребывал в дурном
настроении: дон Джустино несколько расшатал его нервы.
Посредством молниеносного обмена знаками, понятными только
Избранным, он отчитал просителя, высказавшись в том духе, что
врачу, способному выжить, лишь практикуя среди bona fide(64)
пациентов, не следовало бы подаваться во франкмасоны.
Тогда врач попытался воззвать к его человеколюбию. Старик
нуждается в лечении, которое с равным успехом можно проводить и
в тюрьме, что же касается гонорара, то его вне всяких сомнений
рано или поздно выплатят.
Но Судья и тут оказался непреклонен, проявив твердость
поистине адамантовую. Что хорошо для местного жителя, сказал
он, хорошо и для развратного старикашки-иностранца. Ставить
клизму в тюрьме! Больше он ничего не хочет? Может, ему еще
жаренную рыбу со спаржей подавать?
Из снисхождения к летам и положению Учителя ему отвели в
особую камеру в верхнем этаже местной тюрьмы -- считалось, что
в ней легче дышится. Бедный старик не понимал, куда он попал --
его запихали в какую-то комнату и заперли дверь. Проходили
долгие часы. Он сидел на неудобном тростниковом стуле, сложив
руки на животе. Что-то уже немного давило в этой части тела. И
голова казалась тяжелой. Не сознавая как и почему, он попался в
ловушку, будто какой-нибудь бессмысленный зверь земной. Когда
его выпустят отсюда? И когда появится тот добрый господин со
своей машинкой?
Сквозь маленькое, но снабженное плотной решеткой оконце
проникал дневной свет. С места, на котором сидел старик, не
было видно ни людей, ни лошадей, ни деревьев -- ничего, кроме
четырех квадратиков густой синевы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161