..
На рассвете Хамза мирза, сумевший собрать и объединить свои разрозненные войска, с двух сторон подступил к Мешхеду, и сражение разгорелось с новой силой. Три дня и три ночи шахский наместник осаждал занятый мятежниками Мешхед, но без успеха. В этом побоище обе стороны понесли большие потери. Погибли и многие туркменские воины. Из тех, кто выехал из селения Бахши, в сражениях пали Сапар-гельды-Иопонщик, Кадыркули-Следопыт, Баки-Охотник,
Эзиз-Строптивый и многие другие. Число раненых и изувеченных было и того больше.
— Эй, Ага-Бешеный, тебя ранили в такое место, что жены выгонят тебя из дома,— поддел своего друга Сапа-Шорник, сам корчившийся от раны в бок рядом с ним на кошме.
— Я попал в руки искуснейшему табибу, Сапа. Жен мне теперь будет не хватать. А поскольку ты мой сосед, Сапа, я стану навещать твоих...
Вслушивавшиеся в перебранку двух острословов другие раненые захохотали еще громче на ответ Аги-Бешеного, чем смеялись они, услыхав выпад Сапы-Шорника. «Черт бы побрал этих туркмен,— подумал пользовавший раненых табиб-иранец.— Им ноги и руки отрезаешь, а они смеются...»
— Заходи ко мне, дорогой Ага,— не унимался Сапа-Шорник.— Всегда в моем доме будешь желанным гостем. А острые ножи есть не только у табибов. Шорники ими тоже ловко орудуют. Не беда, если ты потом станешь разговаривать тонким голосом...
Новый взрыв хохота заставил умудренного годами и сострадательным ремеслом табиба только грустно покачать головой.
В этот момент на площади под стенами главной крепости города, где расположились раненые текинцы, появился стройный молодой иранец из охраны принца Салара.
— Эй, туркмены, кто из вас срубил на башне знамя этого паршивца Хамзы мирзы? — спросил он.
Не привычные к такому бесцеремонному обращению, раненые туркменские воины только переглянулись между собой, но никто ничего не ответил посланцу принца.
— Ваш военачальник Сердар сказал, что я найду этого человека среди вас, почтенные.
Слово «почтенные» и немного смягченный голос примирили текинцев с развязным парнем.
— Ну, я срубил эту пеструю тряпку,— сказал Сапа-Шорник.— Хотел подарить ее на платок своей старшей жене, но она улетела куда-то...
— Платок жене ты купишь на это,— вынул из-за пазухи молодой иранец кошелек.— Принц посылает тебе за ту тряпку пятнадцать золотых монет. Сколько ты отсчитаешь из них мне за то, что я тебя отыскал?
— Отсчитай себе сам,— ответил Сапа-Шорник, прекрасно понимавший, что посланец принца мог и забыть его найти.
— Три монеты, я думаю, будет в самый раз за честность такого проныры, как я? — ухмыльнувшись, парень извлек из кошелька принца три ярко сверкнувшие на солнце монеты.
— В самый раз, в самый раз,— проговорил Сапа-Шорник, принимая кошелек с остальными монетами.— Только мой тебе совет, парень, научись лучше сам срубать вражеские знамена. Тогда тебе не придется относить другим награды своего принца ..
Вскоре Хамза мирза, положив в бесславных штурмах остатки своей армии, снял осаду и ушел от стен города.
Завладев административным центром всего Хорасана, городом Мешхедом, принц Салар начал укрепляться в нем и наводить там свои порядки...
Только Тегеран — на западе, Исфахан — на юге, Хива — на севере да Бухара — на востоке способны были потягаться с Мешхедом в красоте, богатстве и размерах. Но даже и за этими древними и славными городами первенство оставалось не во всем. Хоть в чем-то одном, но Мешхед превосходил и каждый из названных городов...
Здесь захватывали воображение человека, впервые попавшего в Мешхед, высокие и таинственные силуэты городских сооружений с куполами, с густо натыканными среди них гигантскими иглами минаретов, разноэтажные кельевидные дома, утопающие в густой зелени садов, узкие извилистые улочки, в каких нетрудно заблудиться и бесследно сгинуть, таинственные дворы с надежными тяжеловесными воротами миниатюрными калитками укрытые темноватой зеленью ьющихся зарослей винограда, шумные базары на площадях, на которых горластые купцы вам предлагали такое разнообразие товаров, будто какой-то волшебник все это вытряс на прилавки со страниц «Тысячи и одной ночи»... Орали зазывалы, в бесчисленных мастерских ремесленников^ рождались пронзительные и глухие звуки разнообразными орудиями труда, во все стороны двигались толпы разноликого народа, в которых сновали дервиши, паломники, бродяги, воры и праздные лоботрясы...
Туркменам — жителям степных и горных, замкнутых в самих себе селений,— все было в Мешхеде странным и таинственным, притягивающим и завораживающим, веселящим и наводящим грусть. Наиболее ограниченные из туркменских воинов, не будучи в состоянии понять и хоть как-то осмыслить чудеса огромного города, напускали на себя то равнодушный, то пренебрежительный вид: мол, нас ничем не удивишь, дико живут в эдаких каменных коробках люди, мол, только в юртах обитает здравый смысл .. А те из них, кто наделен был живой и способной отдать должное всему новому душой, те, словно дети, восторгались и удивлялись чудесам и красоте Мешхеда...
Настолько широко были почти всегда раскрыты от удивления глаза у выздоравливающего Сапы-Шорника, что даже появись над городом летящий ковер-самолет, то и он бы уже не смог раскрыть их еще шире на круглом лице этого славного воина.
— Слышь, Ага, а как, по-твоему, они проникают в третьи и четвертые от земли ряды келий в этих домах? — спросил он у своего приятеля, который тоже уже выздоравливал.
— Наверно, так же, как мы штурмовали их центральную крепость,— невозмутимо ответил Ага-Бешеный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133