..
Остановились конники Сердара на короткий момент, только когда увидели оставленную бандитами толпу связанных общими веревками пленников. Среди этих молодых женщин, девушек и детей многие из преследователей узнали своих близких, но Сердар, хотя он и сам встретил тут свою вторую жену Джахансолтан и дочь соседки Айджерен, не разрешил никому из своих джигитов даже сойти с коня. Оставив на всякий случай пятерых воинов оказать помощь освободившимся от плена людям, отряд Сердара помчался дальше...
Хотя и был дважды ранен, Аташир-эфе очень огорчился, не смог последовать со своим сыном Сердаром в погоню за бандитами, разграбившими его селение., С младенческих лет он был воспитан на том, что для туркмена естественная форма бытия — битвы и сражения, а пристойное поведение — отсутствие желания уклоняться от них, какой бы ни возникал повод. «Дышишь — значит, можешь драться»,— часто повторял Аташир-эфе своим внукам, что всю жизнь считал незыблемым и для себя. И теперь, когда сын его умчался вдогонку за врагами, а он сам был вынужден остаться дома, старый рубака слонялся по двору, не находя себе ни дела, ни успокоения.
— Не усажу же я тебя, отец, вторым на своего жеребца,— вынужден грубовато заявить, отъезжая, Сердар на настойчивые просьбы Аташира-эфе.— И никто из моих джигитов своего коня тебе не отдаст...
Это было правдой. Конь для туркмена — это все. И ни власть военачальника, ни даже власть хана у туркмен не простирались столь далеко, чтобы какой-либо воин им подчинился, прикажи ему те отдать кому-то своего коня...
Солнце уже поднялось в небо на все десять копий, когда Аташир-эфе увидел входящих во двор вороного жеребца и каурую кобылу, которых наконец-то пригнал домой Евба-сар.
В этот день Аташир-эфе побывал в сражении, видел смерть многих односельчан, сам был два раза ранен, на его глазах были нанесены раны любимцу его Гочмурату, довелось старику увидеть мертвым своего маленького внука, но слезы из его глаз покатились только сейчас...
— Дове,— говорил старик, дрожащими руками обнимая и лаская вороного и каурую,— ты неглупый мальчишка, ум имеется у отца твоего, я, твой дед, тоже в дураках не хаживал, но, если сложить три наши ума, они вместе не будут равны одному уму этой собаки,— указал Аташир-эфе на сидевшего в сторонке и выдирающего из своей шерсти репьи Евба-сара.— Пойди в юрту, Дове, и возьми самый жирный кусок мяса, какой там найдешь, никто его больше не заслужил, чем этот лохматый дьявол...
Мальчик повиновался, сбегал в юрту и вынес оттуда пол-ляжки вареной баранины.
— Может, много ему, деда?
— В самый раз, Дове, в самый раз... Я не знаю, где этот пес отыскал лошадей. Судя по грязи на их ногах, где-то в топком месте. Как он смог успокоить их, возбужденных битвой? Как привел сюда?.. Нет, Дове, о подобном даже и я никогда не слыхал, хотя прожил долгую жизнь...
Довлет положил перед Евбасаром мясо, пес с достоинством принял награду, постарался выразить взглядом, что ею доволен, схватил и понес за юрту...
На долгие переживания Аташир-эфе не был способен, он уже седлал вороного запасным седлом, ибо только на каурой кобыле оставалось седло, когда кони вошли во двор.
— Отведи-ка Юлдуз в конюшню, Дове,— приказал Аташир-эфе, уже вскидывая ногу в стремя.
— Не надо ее в конюшню,— услышал Довлет голос у себя за спиной. Мальчик обернулся и увидел вышедшего из юрты Гочмурата, уже вооружившегося.
— Я с тобой, деда,— сказал Гочмурат, отбирая у Довлета уздечку каурой кобылы.
— Эй, вояки вы недобитые,— закричала выбежавшая во двор Аннабахт.— Если дома вас теперь не удержишь, то хотя бы прихватите с собой это,— указала мать Довлета на трупы бандитов, еще валявшиеся за оградой и швырнула на землю моток веревки.
Аташир-эфе и Гочмурат не стали спорить, подхватив веревку, они ею быстро опутали ноги убитых, сели на своих коней и поехали, а за ними ногами вперед потащились по земле убитые...
Места сражения Аташир-эфе и Гочмурат достигли, когда солнце уже поднялось в зенит. Само сражение уже заканчивалось, теснимый отовсюду враг пятился. Увидев появившихся на взгорке всадников еще уцелевшие шахские сербазы и бандиты решили, что к их преследователям подходят свежие силы, бросая еще остававшееся при них награбленное добро, поворачивали коней и пытались найти спасение в бегстве. Но не многим из них удалось уйти. Джигиты Сердара беглецов настигали и, не зная пощады, добивали их. Сам Сердар в пылу преследования чуть не был застрелен предводителем карательного отряда, но, вовремя взмахнув саблей, он срубил руку с пистолетом...
— Дядя Аташир одним своим появлением поверг в прах наших противников,— пошутил потом один из джигитов, когда битва сорсем окончилась.
— Так и должно быть. Текинец одним своим видом должен внушать врагу ужас,— серьезно ответил на шутку старый вояка.
— Все же добыли вы лошадей, отец,— подъезжая, сказал Сердар.
— Евбасар раздобыл их, а не я,— ответил Аташир-эфе, досадуя, что не довелось ему принять участие и в этом сражении.
До самого вечера джигиты Сердара собирали разбросанное по всей округе добро. Пригнали .покинутых бандитами верблюдов и ослов, согнали отовсюду лошадей убитых в бою бандитов, загрузив животных тяжелой поклажей, двинулись в обратный путь к своему селению...
В тот же вечер людям были возвращены их скот и добро, отбитые у бандитов джигитами Сердара, в свои дома возвратились все, кого разбойники пытались угнать в неволю, и в селение, в котором было немало покойников и где сгорело множество жилищ, все же ворвалось и немного радости.
Встретив свою дочь, Огулсабыр-эдже вначале разрыдалась у нее на груди, а потом рухнула на землю перед Сердаром и обняла его колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133