— Подобен человеку, намеревающемуся съесть верблюдицу, но насытившийся и тем, что испил ее молока,— сказал молла Абдурахман.
— Либо нашего принца подменили, либо мы его не смогли хорошо разглядеть раньше, друзья,— сказал Гараоглан-хан, принимая из рук Сердара пиалушку с чаем.— Мне не по душе люди, которые стали часто посещать принца. Какие-то остроглазые субъекты в одежде странников и дервишей, сидящей на них, как верблюжья поклажа на породистых скакунах...
— Наш добрый приятель, Джафар-Кули-хан, чуть было не поплатился виселицей за то, что нам поведал об этих проходимцах,— сказал молла Абдурахман.
— В том-то и дело, друзья! Имеются ли у нас какие-либо тайны от принца?..
— Мужчины мы или бабы? — перебил Гараоглан-хана Сердар.— Салар волен водиться, с кем вздумает, как и мы.
— Вот именно, Сердар! Ты попал в самую точку. Пора подумать, друзья, стоит ли нам и дальше водиться с Саларом?
— Мы и думать не станем, Гараоглан-хан. Как ты решишь, так и поступим.
— А что вам говорил друг мой, Ораз-хан, когда отъезжал отсюда? Заскучал он крепко по своему соратнику Говшут-хану,— лукаво улыбаясь, вымолвил Гараоглан-хан.
— Да, между ними крепкая дружба, между нашими ханами,— в тон ему ответил Сердар.— Но Ораз-хан сказал, чтобы мы доверились тебе, Гараоглан-хан. Вас с ним связывает немного иная дружба, чем с Говшутом...
— Да, печально это, мои молодые друзья, когда туркмен вынужден ожидать подвоха от туркмена,— уже серьезно и с глубокой грустью вымолвил седеющий предводитель ахаль-ских текинцев.— Но раз уж мой друг Ораз-хан мне доверился, то я еще пару дней подумаю, как нам лучше поступить... Какой сегодня день недели, а? Не пятница ли?
— Именно так, Гараоглан-хан,— ответил молла Абдурахман.— Сегодня пятничный базар в Мешхеде.
— Вот и поедем на базар. Узнаем, какие гуляют слухи по свету.
— Это ты хорошо придумал, Гараоглан-хан,— сказал молла Абдурахман, откладывая книгу, которую он читал до прихода предводителя ахальцев.— Однажды некий дехканин явился к важному чиновнику и спрашивает: «О высокочтимый! Неужели вас снимают с должности?» Разгневанный чиновник заорал на него: «С чего ты это взял, несчастный? Как ты посмел заявиться ко мне с такими вопросами!» А тот ему: «Так говорят на базаре, мой властитель». Чиновник и вовсе взбеленился: «Да как ты посмел расстраивать меня базарными сплетнями! Пошел вон, дурак!..»
Прошло два-три дня, и чиновника действительно отстранили. Но он знал себе цену и ожидал, что его назначат в другое место. Ждал-ждал, так и не дождавшись, уже он заявился к тому дехканину. Подал ему крупную монету и говорит: «Сходи на базар, купи баранины себе на плов. А заодно узнай там, почтенный, когда меня снова назначат на должность? И на какую?..»
Когда все отсмеялись по поводу смысла мудрой притчи, Гараоглан-хан, продолжая улыбаться, сказал:
— Ну что же, друзья, отправимся и мы на мешхедский базар узнавать: не загостились ли мы с вами в этом славном городе?..
Туркменские предводители так и поступили. Взяв с собой полдюжины легковооруженных джигитов, они уселись на своих коней и покинули бивуак, держа путь в сторону базара.
Погода в этот день была пасмурной. Солнце едва проглядывало. Шпили и купола высоких зданий словно растворялись в белой туманной мгле. Ехавших по почти пустынным улицам города всадников окутывали запахи то кизячного дыма, то готовящихся шашлыков, то разлагающихся отбросов...
Среди малочисленных прохожих совсем редко встречались женщины. Туркменам все еще казались диковинными эти странные движущиеся фигуры без лиц: густая черная паранджа у многих вызывала даже оторопь. Больше всего подобный обычай огорчал молодых туркменских джигитов, они были наслышаны о красоте мешхедок, но удостовериться в справедливости этих слухов возможности не имели...
Из-за многих запертых наглухо дверей до слуха наших всадников доносились сладкозвучные мелодии иранской музыки.
— Прекрасная у них музыка, Сердар, а? — растроганно молвил Гараоглан-хан.
— Только печальная очень. В ней много стона.
— Говорят, что при раздаче песен и музыки иранцы опередили все остальные народы, и аллах отвалил им сполна за расторопность.
— Нет слов, иранские песни хороши,— сказал молла Абду-рахман.— Но не плохи и наши, туркменские, песни.
И,постукивая рукоятью нагайки по луке седла, а пальцами по рукояти нагайки, молла Абдурахман запел:
Если мой конь вороной не набросится, Словно он тигр, на добычу с ревом, Если сын мой Овез не отыщется, Жизни спокойной не дам я вам, горы!..
— Есть ли предел твоим достоинствам, молла,— изумился Гараоглан-хан.— Ты спел эту песню о Гёроглы так, что я живым увидел перед собой этого богатыря с большим и бесстрашным сердцем, осмеливающегося повелевать даже горами!
— Не ты один, Гараоглан-бег, попался на удочку его пения,— тихо сказал Сердар.— Видишь ли ты, Абдурахман, ту пару глаз, что смотрят на тебя из третьего окна, если считать вон в том доме снизу?
— Вижу, Сердар. Для них я и старался, а не для таких бесчувственных рубак, как вы.
— Ну и как ты находишь мешхедок, шельмец?
— Тут-то и наступает, Гараоглан-хан, предел моим достоинствам. Неописуемо прекрасны они, и это все, что дано мне беспомощно пролепетать в адрес мешхедок. Будь с нами мой друг Молланепес, уж он-то прославил бы эти глаза на веки веков!..
Юная мешхедка, вознамерившаяся безнаказанно полюбоваться проезжающими под ее окнами всадниками в ярко-красных шелковых плащах, увидев, что и она замечена чужестранцами, тут же пугливо укрылась за ставнем. Но что ей мешало вознаградить взласкавшего ее изысканный слух своей песней певца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133