Вот только научит его Палат-Меткий. Сапарак, пожалуй, тоже от такого удовольствия не откажется...
Только вспомнил Довлет о Сапараке, как сразу увидел его. Шагая вслед за своей отарой, мальчик достиг вершины холма, по другую сторону которого расстилалась хорошо прогреваемая солнцем долина, где весенняя первая травка была намного сочнее и ярче. Шагах в ста от вершины холма неподвижно стоял мальчишка с длинным посохом и, словно верховный повелитель, взирал на своих подданных, занятых пожиранием свежей травки. Если бы Довлет не имел зорких глаз, то легко узнал бы своего друга по его огромной рыжей шапке, постоянно сползавшей то на глаза ее владельца, то на затылок, Сапарак вынужден был постоянно вскидывать к голове руки, чтобы водворить злонравную шапку на положенное место. Но зрение у Довлета было острое, он хорошо разглядел на большом расстоянии широкую улыбку друга, ибо Сапарак его тоже увидел и сразу узнал. Что может быть приятнее для чабана, вынужденного целый день в одиночестве брести за своей отарой, чем вдруг увидеть товарища, с которым можно будет перемолвиться наконец словом или, того лучше, затеять какое-либо развлечение.
Довлет, наоборот, от этой неожиданной встречи огорчился. Первый раз в жизни его приставили к настоящему делу, а он допустил такую большую оплошность: его овцы, увидев отару, которую пас Сапарак, устремились ей навстречу, и вскоре обе отары перемешались. Больше всего Довлет огорчился за своего друга. Он пригнал на пастбище овец своего рода, в худшем случае на него мог накричать дед. Но Сапарак пас овец Бегнепес-бая, одну из его многочисленных отар, в гневе бай мог и поколотить его за то, что животные перемешались с чужими... Довлет очень удивился, увидев, что Сапарак продолжает приветливо улыбаться. Он взглянул на своего верного помощника Евбасара, пес тоже не проявлял беспокойства, сидел спокойно у ног Довлета и по-собачьи улыбался подходившему Сапараку. Сапарака Евбасар уважал, тот никогда не посягал на достоинство пса. Если угощал собаку хлебом или костью, то передавал их через Довлета. Пищу пес принимал только от членов семьи Аташира-эфе. Никогда не пытался Сапарак и погладить собаку. Тогда бы Евбасару пришлось на него зарычать. Гладить себя пес позволял только двум существам — Довлету и его младшему брату Кемалу. Последнему, как известно, Евбасар позволял даже таскать себя за хвост, что особенно унизительно для гордой собаки...
— Чего ты насупился? — подойдя, спросил у Довлета друг.
— Овцы наши перемешались...
— Ну и что? Будут вместе пастись. Пускай их постережет твоя собака, а мы во что-либо поиграем.
— А тебе не попадет от Бегнепес-бая?
— За что?
— Овец-то мы теперь разделить не сможем...
— Ха,— ухмыльнулся Сапарак.— Ты не сможешь, конечно. Для тебя они все пока одинаковые. А мне хоть глаза завяжи, я своих овец отличу на ощупь.
— Евбасар, стереги,— приказал Довлет.
Пес, приняв под свою опеку обе отары, умчался заворачивать тройку отбившихся в сторону барашков.
— Одному тут знаешь как скучно,— сказал Сапарак.— С утра до вечера разговариваешь только с овцами. Хочешь, я научу тебя следы различать?
— А сам ты умеешь это делать?
— Меня чабан Таган, у которого я раньше был подпаском, выучил. Жаль только, что снег сошел. Но ничего, земля еще сырая. И на ней зайцы оставляют следы.
— А как ты отличаешь следы зайца от других?
— Вот, смотри,— присел Сапарак на корточки.— Здесь совсем недавно пробежал заяц. Видишь, передними лапками он едва царапнул землю, а задними оставил глубокие выемки. Вся сила у зайца в задних лапах, он прыгает, отталкиваясь ими...
Мальчики пошли по свежему заячьему следу, держа пастушьи палки так, как если бы это были ружья.
— Пах-пах! — вскинув свое «ружье», вскричал Сапарак, увидев, как из-под кучи сухого хвороста выскочил и помчался прочь рыжий заяц.
— Бабах-бах! — «пальнул» по нему и Довлет, будто в руках у него была не палка, а двустволка.
— Попало бы нам с тобой от Палата-Меткого,— рассудительно сказал Сапарак, когда невредимый заяц скрылся.
— Отчего попало бы? — изумился Довлет.— Будь у нас настоящие ружья, он бы от нас не ушел!
— Но четыре заряда потратить на одного паршивого зайчишку — это недостойно учеников великого стрелка.
Мальчишки захохотали и, вспомнив, что они к тому же еще и ученики великого палвана, принялись бороться и, хохоча, повалились на землю.
Когда они, навозившись вдоволь и насмеявшись, поднялись, то увидели, что к ним приближается всадник на прекрасной лошади. За пояс у всадника был засунут пистолет, сбоку висела сабля, а вместо ружья из-за спины виднелся дутар.
— Да это же Молланепес! — вскричал Довлет.— Знаменитый поэт. Твоего брата Велле он называет своим другом, Сапарак...
— Когда-то давно Велле на охоте спас его от набросившегося волка. Брат, хотя его и считают слабым, сумел тогда, перерезать кинжалом горло разъяренному зверю, уже опрокинувшему Молланепеса...
«Значит, вступившись за честь жены Велле и укротив Бай-сахата, поэт лишь заплатил свой долг,— подумал Довлет.— А почему я произнес слово «лишь»? — продолжил мальчик свои размышления.— Все ли за добро платят тем же? Тот же Байсахат, как говорят люди, мог быть продан в рабство на базар в Бухаре или в Хиве, если бы пуля Велле-Косогла-зого не сразила заарканившего его аламанщика. Но Байсахат пытался обесчестить жену своего спасителя. Да и неизвестно, расстался ли он с этой мыслью теперь...»
— Так вот где вы прячетесь от школы, хитрецы,— сказал Молланепес, когда подъехал, и они обменялись уже обычными приветствиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133