На свете есть много и див и чудес...
Поэт умолк, но взгляд его был где-то очень далеко, в каких-то ему одному ведомых далях. Мальчишки, очарованные и песней и тем, что она родилась при них, притихли и сидели, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть настроения поэта, которое могло сотворить вот здесь, прямо у них на глазах, еще и другую песню.
— Мир велик, мир широк, дети мои. Если сравнить человеческую жизнь с долговечностью мира, то она покажется мгновением, на которое тебя укрыла тень промчавшегося мимо джейрана. И все равно надо многое увидеть своими глазами, надо больше познать. Уж если родился человек, то пусть проживет свою жизнь достойно, озаряемый светом истинных знаний, светом добра и правды...
В этот миг Довлет усомнился в словах своего деда, который любил часто повторять: «Есть на свете одно, что стоит выше всего в мире,— это оружие». Без оружия, конечно, нельзя. Не зря же отец, уходя на войну, подарил ему пистолет. Он, Довлет, это понимает. Но вот теперь, слушая игру знаменитого поэта на дутаре, слушая его пение и внимая его словам, мальчик убеждался, что мудрые речи, прекрасная музыка, стихи способны пленить человека изнутри, способны увлечь его за собой на любые дела. Прикажи только вот теперь шахир Молланепес ему, Довлету, и он пойдет за ним хоть на край света! Да и его друг Сапарак как слушает нового учителя, даже муху со лба не прогонит, он тоже готов по первому слову поэта ринуться хоть в пропасть, хоть в огонь...
Но Молланепес ничего не приказал им, а стал прощаться. Конь его уже хорошо отдохнул и с удовольствием принял на свою спину хозяина. Мальчики подали поэту его хурджин, туго набитый бумагами.
— О, как много у вас бумаги! — с удивлением сказал Сапарак.
— А что в них написано, шахир? — спросил Довлет.
— На эту бумагу, ребята, я переношу думы, сказания и мечты людские.
— И вы испишете все эти бумаги? — изумился Сапарак.
— Я постараюсь,— улыбнулся поэт.— У людей так много грез, что для них не хватит не только этих запасов, но и всей бумаги на свете.
— Когда закончите исписывать эти, прочтете что-либо из них нам, шахир? — спросил Довлет.
— Обязательно. Куда это годится, если поэт не станет читать людям написанного им. Когда-нибудь я прочту вам сказание о Зехре и Тахире.
— А кто они? — спросил Довлет.
— Зехра и Тахир — влюбленные. Они все время ищут друг друга, мечтая о встрече...
— Ну и сбылось их желание? — спросил Сапарак.
— Их, что ли? — задумчиво переспросил поэт.— А как вы думаете: в наши суровые дни бедный джигит может соединиться с дочерью падишаха?
Молланепес задумчиво глядел на ребят, но было видно, что не столько им он задал вопрос, сколько самой жизни.
— Да разве богач выдаст свою дочку за бедняка,— проговорил подавленным голосом Сапарак.
Но в голосе Довлета прозвучала надежда:
— А если дочь падишаха сильно любит его, то она может убежать с бедным джигитом?
— Эх ты, мечтатель,— беззлобно упрекнул друга Сапа-рак.— Ты хочешь, чтоб дочь падишаха отказалась от всех богатств, которые есть у нее во дворце отца. Может ли случиться подобное?
— И я, Сапарак, мечтаю о том же,— улыбнувшись, промолвил Молланепес.— Да и все люди желают подобного...
Еще не утих стук копыт, как мальчики увидели на горизонте новых всадников, казалось, приближавшихся к ним.
— Кто бы это мог быть? — настороженно проговорил Сапарак.— Не аламанщики ли?..
— А что будем делать, если это они? — спросил более опытного друга Довлет.
— Что будем делать? — переспросил Сапарак.— Убежим, вот что.
— А овцы?
— Овец нам не защитить от аламанщиков. У нас даже и оружия никакого нет. Ты хотел бы, чтобы тебя продали на базаре где-нибудь в Бухаре или в Хиве?
— Нет,— растерянно ответил Довлет.
— Я тоже такого для себя не хочу. Немного подождем. Как только увидим, что это чужие джигиты, бросимся в чащу. Выпорет меня бай за овец. А тебе даже этого не достанется. Твой дед — глава рода. Как-нибудь сговорится с родичами...
— Дед! — вскричал Довлет.
— Что дед?
— Это едут мой дед и старший брат.
— Верно! — обрадовался и Сапарак.— Но куда они направляются?
Аташир-эфе и Гочмурат ехали на прекрасных лошадях, не-.давно приведенных дедом Довлета. Теперь уже было видно, что движутся они не к отаре, а, словно бы увидев мальчишек и не пожелав с ними встречи, объезжают их стороной...
— И оружием оба увешаны,— растерянно вымолвил Довлет.
Вскоре мальчики увидели еще группу всадников, которые ехали вслед за Аташиром-эфе и Гочмуратом.
— И эти вооружены,— сказал Сапарак.— Но это наши джигиты. Я узнал друга моего брата, Байсахата...
«Сказал бы я тебе, какой он Велле друг, да не годится порочить имя Гюльсенем»,— подумал Довлет.
Вскоре всадники скрылись за ближайшими холмами. Не сговариваясь, мальчишки бросились бежать в ту же сторону. Когда они взобрались на высокий курган, перед ними открылась странная картина. Две дюжины всадников на полном скаку рубили саблями кусты бурьяна, кололи их копьями. Но вот по команде Аташира-эфе они разделились на две равные группы, разъехались шагов на пятьсот, а затем помчались друг на друга, скрестились сабли джигитов, началась рубка, но никто с коня не падал. Раздался гортанный крик Аташира-эфе, и группы вновь разделились, вновь устремились одна на другую. В степи поднималась пыль, раздавался топот копыт, бряцание оружия...
— Знаешь, чем они заняты? —спросил Сапарак.
— Нет...
— К войне готовятся.
— Неужели и эти уйдут в Иран?
— Куда поведет их твой дед, туда и уйдут,— загадочно усмехнулся Сапарак...
Вечером Сапарак легко отделил овец одной отары от другой, и мальчики погнали их в селение каждый своей дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133