Наконец он насытился. Гюльсенем, продолжая держать в одной руке Мередика, другой рукой подставила к Байсахату медный таз и, подхватив медный кумган, стала сливать воду ему на руки. Когда Байсахат вымыл руки, Гюльсенем хотела было подать ему полотенце, но тот уже вытер свои руки о полы чекменя. И тут же он протянул свои руки вновь к Мередику, ребенок уже не боялся чужого дяди и звонко засмеялся.
— А! Так ты меня уже высмеиваешь,— сказал ему грозно Байсахат.— Тогда я отберу у тебя новую тюбетейку...
Мередик засмеялся еще громче.
— И этого не боишься. Ну тогда... тогда я отберу у тебя мамкину сиську!
Такая шутка покоробила Довлета, но он припомнил, что уже где-то слыхал подобную вольность, никто в том случае не оскорбился. Не ему же, мальчишке, учить пристойности взрослых. Но Байсахат не унимался.
— Я отниму сиськи, отниму,— продолжал он пугать Мередика.— Вкусные они, мне тоже хочется попробовать их...
Довлет увидел, как смутилась Гюльсенем, покраснела и, сделав вид, что ей надо подбросить топлива в очаг, поднялась со своего места. Она отошла, но Байсахат пошел за ней, продолжая дразнить Мередика, пока тот не расплакался...
В полдень в юрте друга Довлета началось торжество для женщин и детей. Женские голоса были слышны шагов за сто от места, где шло празднество. Довлет принес мешочек со сладостями и, войдя в юрту, стал горстями швырять конфеты пирующим.
Белые круглые конфеты с ореховой начинкой в этих краях были редким лакомством, а потому вызвали радостное оживление и невообразимый визг. Они расхватывали конфеты, выкрикивая шутливые угрозы: «Бросай сюда, паршивец! Если не бросишь, достанется от нас!.. Довлет швырял конфеты в разные стороны.
— Эй, братец, не скупись! Бросай щедрее,— заорала ему молодка Сабыр.— Нечего бросать в другие углы. Там, похоже, никто не видел таких конфет.
— Смотрите, люди, на ханскую дочку, которая выросла, питаясь одними сладостями! — взвизгнула в противоположном конце юрты Хурджемал, жена Байсахата.
— Верно,— подхватила какая-то молодка в другом конце.— Проследите за этой гордячкой, как бы не поперхнулась...
Между женщинами разгорелась веселая перебранка. Но Довлету она пришлась не по душе, и, чтобы отвлечь женщин и девушек, он широким взмахом сыпанул в них сразу все конфеты из мешочка. Как он рассчитывал, так и случилось: забыв словесные обиды, все бросились подбирать конфеты...
Довлет хотел выйти из юрты, но услышал голос Байсахата на улице.
— О, Гюльсенем! — весело кричал тот.— Всем ты позволяешь разбрасывать гостинцы?
— Что ты такое говоришь, Байсахат? — отвечала хозяйка празднества.— Там же молодки в яшмаках...1
— Ну и что из того? Разве им не хочется отведать моих фисташек?
— Поручи это дело другому...
— На тогда мой мешок, сыпь сама, Гюльсенем.
— Как я могу взять, если в юрте твоя жена...
— Эхма, Гюльсенем, ты мне мутишь душу,— сказал Байсахат и, ворвавшись в юрту, стал разбрасывать гостьям празднества фисташки.
Увидев вошедшего мужчину, молодки приумолкли, стыдливо закрыли платками лица.
Стоявший у порога Довлет увидел, как у Байсахата загорелись хищно глаза, словно у ворвавшегося в кошару волка, выбирающего, в какую овечку вцепиться зубами. Но и овечки оказались не беззубыми.
— Ах ты негодник! — вскричала жена Байсахата Хурджемал и, вырвав из-под себя подушку, запустила ею в мужа.— Убирайся отсюда, бесстыжий, вон!..
— Подруги, гоните нахала! — вскричала другая молодка.
— Гоните его!..
— Убирайся!..
Я ш м а к — покрывало.
— Ишь, бесстыжий!..
Пока в Байсахата летели подушки, он хохотал, с притворным испугом прикрывая руками лицо. Какая-то молодка выхватила из очага кочергу. Но в этот момент в нахала угодил пустой медный кумган, и Байсахат выскочил из юрты... Теперь рассмеялись уже женщины, они тут же кинулись собирать рассыпанные Байсахатом фисташки...
— Ты тоже таким станешь, когда вырастешь? — вдруг накинулась на Довлета Хурджемал.— У всех у вас волчьи повадки...
— Оставь ребенка в покое,— заступилась Гюльсенем.— Не видишь, как он расстроился...
Вечером на той пришли мужчины и взрослые парни. Старших детей, чтобы они не мешали гостям, Гюльсенем отвела к соседке. В десятке шагов от юрты стоял шалаш, там теперь весело клокотали казаны, над ними и хлопотала Гюльсенем, намереваясь получше угостить почтивших ее дом своим приходом гостей. Сапараку было поручено приготовление чая. Помогавший своему другу Довлет взял из его рук большой чайник и понес его в юрту.
В юрте непринужденно расположились на коврах с десяток человек.
- Эгей, горе-палван, ты до сих пор еще здесь, - увидев Довлета, съехидничал Байсахат.— Потешил ты нас своей борьбой, ничего не скажешь. И где ты обучился таким приемам?
Довлет сердито покосился на него и молча стал разливать в пиалушки чай.
А гости все прибывали, в юрте сделалось тесно. Чай уже кипятили не только в шалаше, но и на очаге в самой юрте. У Сапарака с Довлетом появилось много помощников. Готовить чай — дело для мужчин не зазорное. Маленький Мередик давно сладко спал в своей колыбельке где-то у соседей и не ведал, что в честь его и родителей в этот день собралось и веселилось такое большое общество.
Довлет, очень любивший музыку и пение настоящих бахши, с нетерпением поглядывал на вход. И наконец он дождался: с дутаром в руке в юрту вошел знаменитый поэт Молланепес.
Вмиг смолкли все разговоры, и собравшиеся, каждому из которых было лестно показать свое близкое знакомство с поэтом, сразу стали приглашать Молланепеса занять место рядом с собой.
— Друзья! Я люблю вас всех,— улыбнувшись, сказал знаменитый поэт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133