Сапарак, если так обо мне думаешь?
— Как?
— Как,— передразнил его Довлет.— Я бы не стал хвастать приглашением Палата-Меткого, если бы не собирался идти туда вместе с тобой.
— Правда? — даже подпрыгнул Сапарак от радости.— Когда к нему пойдем?
— Палат-Меткий сказал, чтоб мы пришли завтра... Поблизости от такыра стояла кузница мастера Ягмура.
Довлет и Сапарак решили туда заглянуть. Кузнец их встретил приветливо и без лишних слов передал рычаг кузнечных мехов. Кузница была излюбленным местом мальчишек селения, часто они даже затевали между собой споры, кому качать меха первым. Но теперь у Сапарака и Довлета конкурентов не было, и они дружно стали качать в кузнечный горн воздух.
— Потише, потише, палваны. А то от ваших стараний не только угли разгорятся, но и железо в горне сгорит...
Мастер Ягмур был добрым человеком, всех мальчишек хвалил, всегда говорил что-либо подобное даже тем, у кого едва хватало силенок. А потом, когда его усталые добровольные помощники передавали рычаг в руки других ребят, мастер Ягмур благодарил сменившихся так, словно они были взрослыми мужчинами и сделали для него большое дело. И все же мастер Ягмур немного был себе на уме: доверяя мальчишкам качать меха, он зорко к ним приглядывался, выбирал настоящих помощников в своем деле. Вот и сегодня по наковальне ухали молотами двое парней, которых Довлет еще совсем недавно видел на своем месте, у рычага мехов. Что поделаешь, настоящие молотобойцы ушли в поход с Ораз-ханом, и мастеру Ягмуру пришлось взять на их место совсем молоденьких подмастерьев...
Довлет изумился, что мастер Ягмур постукивал маленьким молоточком, его помощники изо всех сил били большими молотами, а саблю, которая раскаленной с наковальни нырнула в воду и зашипела, как змея, люди припишут только мастеру Ягмуру, и никто не назовет имен этих двух парней...
— Назовут,— заявил Сапарак, когда они, передав рычаг другим мальчишкам, выбежали из кузнецы и Довлет поделился с другом своими размышлениями.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы саблю или что-то другое называли работой каких-то молотобойцев?
— Не слышал,— сказал Сапарак.— Но если молотобойцы окажутся не дураками и когда-то сами станут мастерами, тогда мы и услышим их имена.
«Вот так всегда,— подумал Довлет.— Я долго ломаю над чем-то голову, а у Сапарака на все есть готовые ответы. Ему жить легче...» Довлет не принимал в расчет того, что его друг уже давно сам зарабатывал свой хлеб, что такой опыт для Сапа-рака приоткрывал завесы над многим, что для Довлета еще было тайной. Но он не обижался на своего друга за всезнайство, он только чуть-чуть ему завидовал... Если бы Довлет имел представление о том, как живут другие народы, то смог бы подметить и еще одну немаловажную особенность характера своих соплеменников. Дружба его с Сапараком была возможна только у туркмен, у которых не принято детям кичиться положением своих родителей, среди туркменской детворы не имело никакого значения, чей ты сын, а важно было только то, кто ты сам...
Кузница мастера Ягмура притягивала к себе не только детвору, собирались здесь и взрослые жители селения. Тут можно было друзей-приятелей повидать, новостями обменяться, о насущных делах потолковать да и просто чужими и своими собственными шутками поразвлечься. Шагах в семи от кузницы, под развесистым карагачем, из камней были сложены три стола. За этими каменными столами с утра до вечера состязались лучшие шахматисты селения, вечно окружаемые толпами болельщиков, неистово галдящих вокруг игроков, громко выкрикивающих по их мнению самые лучшие ходы. Однажды Дов-лет проходил мимо дерева шахматистов с моллой Абдурахманом.
— Отчего эти люди так упрямо лезут со своими советами, учитель? Почему они не садятся играть сами? — спросил тогда мальчик.
Молла Абдурахман рассмеялся и ответил:
— Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Эти слова, мой мальчик, принадлежат великому поэту-мыслителю Фраги. С его стихами мне довелось познакомиться, когда я путешествовал.
Теперь молла Абдурахман вместе с отцом Довлета отправился в Иран. Добудут ли они там лучшую долю туркменам? Возвратятся ли сами назад?..
Поблизости от шахматистов, у самой стены кузницы мастера Ягмура, на притащенных сюда камнях на корточках, прямо на вытоптанной земле располагались любители острого словца и забористых шуток. К ним Довлет приближаться опасался. Не успеешь и глазом моргнуть, как эти записные остроумцы тебя высмеют, втравят в какую-либо свою забаву, после которой долго будешь потом испытывать боль в душе. Но лучший друг Довлета Сапарак, в отличие от него, острословов не боялся, потому что и сам умел иногда ответить так, что хохотали потом шутники уже над тем, кто затронул его. Правда, после таких ответов Сапару часто приходилось что есть духу улепетывать. За дерзким мальчишкой устремлялся в погоню обиженный взрослый, но Сапарак смеялся и, оборачиваясь, корчил такие уморительные рожицы, что бегущий мужчина невольно начинал смеяться и оставлял проказника в покое. Ничего не скажешь, ловкий и бесстрашный у Довлета друг. Но больше всего Довлет ценил, что Сапарак никогда не насмехался над ним, понимал, как больно ранят насмешки...
Сейчас внимание острословов занимал самый сильный в селении человек, чьим ремеслом всю его жизнь была борьба, добродушный по натуре стареющий богатырь Санджар-Палван.
— Это было в те времена, когда мы переехали из Теджена и поселились всем своим родом на окраине Мары,— рассказывал он собравшимся вокруг него мужчинам.— Хотя на ту пору меня еще никто ни разу не уложил на лопатки, я все же не позволял себе зазнаваться, друзья, петухом не расхаживал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133