— Песен у меня много, но тело только одно. И чтобы никого не обидеть, лучше будет, если я займу место прямо у порога.
Гости, не соглашаясь, зашумели, потом подхватили Молланепеса под руки и провели его на самое почетное место в юрте. Многие выхватили из-под себя подушки и через соседей передали их, чтобы Молланепес мог устроиться поудобнее. Но тот решительно отстранил от себя подушки.
— Уж не принимаете ли вы меня за изнеженного падишаха, друзья? Поэт обязан узнать и жесткое ложе, и черствый хлеб, только тогда он сможет написать что-то путное...
Довлет был очень удивлен. Он думал, что на празднество придет какой-либо бахши, но чтобы явился сам Молланепес, поэт, известный всем туркменам, певец, который почтит своим присутствием дом не каждого бая, такого Довлет не ожидал. Мальчик с уважением взглянул на скромно примостившегося рядом с ним у порога Велле-Косоглазого. И тут он вспомнил, что ему не редко приходилось видеть Велле рядом со знаменитым поэтом. Неужели Молланепес водит дружбу с этим бедняком? Довлет и не подумал, что сам он, сын главного сердара, водит дружбу с младшим братом этого же бедняка...
— Велле! Друг мой Велле! — обратился Молланепес к хозяину дома.— Желаю тебе, чтобы твой Мередик вырос отважным джигитом и умным, хорошим человеком. Дети — это надежда на лучшее любой семьи и любого народа. И я желаю, чтобы твоя надежда сбылась!..
— Мы -тоже желаем того же! Пусть сын твой растет здоровым! Пусть будет он счастлив! — подхватили гости, и уже ни для кого не было зазорным назвать Велле-Косоглазого другом после знаменитого поэта...
А Молланепес, который уже настроил струны дутара, сверкнул глазами и своим мягким голосом, способным рождать в воображении слушателей рощи и горы, ручьи и водопады, свет солнца и лунный свет, запел:
Я владычицу мою, Млея сердцем, воспою! Нежность сладкую твою, Как вино, пьянея, пью!..
Смысл песни, наполненной страстью поэта, его влечением к любимой женщине, еще не задевал душу Довлета, лишь сулил душе мальчика нечто загадочное и заманчивое в грядущем, но звуки дутара и само пение околдовывали его чувства в настоящем... Мальчику даже показалось, что сидевшие в юрте люди стали много лучше, даже и Байсахат...
Когда уже было готово угощение, Довлет снова принялся помогать Сапараку, вместе с ним он носил большие блюда и миски с дымящимися кусками мяса из шалаша в юрту.
— Довлетик, твоя мама будет на меня сердиться, когда узнает, что мы тебя заставили так трудиться,— смущенно сказала мальчику Гюльсенем.
— Моя мама сама говорила, чтоб я вам помог,— ответил Довлет.
— Сегодня у нас счастливый день! — радостно улыбнулась Гюльсенем.— Пришел к нам знаменитый поэт! Сколько-почтенных гостей в нашем доме! И все желают счастья моему Мередику...
Не знала эта женщина, что очень скоро ее радость сменится отчаянием. Не знал и Довлет, что его хорошее настроение скоро будет раздавлено душевными терзаниями...
Наступило время, когда гости стали прощаться. Поэт Молланепес, поблагодарив хозяев за вкусное и щедрое угощение, еще раз пожелал всех жизненных благ маленькому Мередику и его родителям, ударил по струнам своего дутара и ушел в окружении друзей и горячих приверженцев его таланта, распевая одну из своих прекрасных песен. «Странно,— подумал Довлет, глядя вслед поэту.— Даже ни одна собака его не облаяла, будто они тоже что-то смыслят в музыке...»
Когда Довлет возвратился в юрту, то заметил, что там теперь остались только малоприятные ему люди: Байсахат, Гулназар-Ножовка, Гарагоч-Бурдюк, Лешгер-Бенги1 и еще несколько парней — друзей Байсахата...
— Не пора ли нам теперь покурить? — радостно ухмыльнувшись, спросил Байсахат.— Слава аллаху, лишние разошлись...
Откуда-то появился водяной челим. Байсахат первым схватил трубку, жадно затянулся несколько раз и передал Гулназару-Ножовке. Челим пошел по кругу.
— Покури теперь ты, Велле,— вдруг предложил Байсахат.
— Нет, я не буду. Нет...
— Не хочешь уважить своих гостей?
— Почему не хочу? Я что угодно для вас готов сделать. А это не буду...
— Знаешь, что они курят? — спросил шепотом в этот миг Сапарак у своего друга.
Б е н г и — анашист.
~ Что?
— Анашу! Ты погляди, что с ними теперь будет,— тихо хихикнул Сапарак.
Пресноватого запаха дым поднимался к кровле юрты. Довлет, с любопытством смотревший на курильщиков анаши, стал замечать, как соловеют их глаза. Безо всякой причины они начали громко смеяться, замедлились их жесты и движения...
Хотя они совсем недавно наелись до отвала, курильщики анаши вновь жадно потянулись к дастархану. Жадно хватали хлеб, вяло его жевали, проглатывали с трудом. Они бессмысленно пялили друг на друга глаза, истерически хохотали...
— Эй, черномазый,— вдруг заорал Сапараку Байсахат,— сбегай-ка принеси воды! Не видишь, что ли, совсем во рту пересохло...
— Да-да,— подхватил Гарагоч-Бурдюк,— в рот теперь хоть муку сыпь, не намокнет. Побольше принеси нам воды, малый. Да побыстрей!..
Сапарака уже в юрте не было, а обращались к нему, словно он находился тут, требовали воды...
Вернулся Сапарак с большой миской, до краев наполненной холодной водой. Почти вырвав из его рук миску, Байсахат отпил несколько глотков и протянул Гулназару-Ножовке.
Гулназар принял миску дрожащими руками и хотел поднести ко рту, но, как ни силился, это ему не удавалось. Тогда он вытянул трубочкой губы, но руки еще сильнее задрожали, и вода расплескалась. Гулназар испуганно вздрогнул, промычал что-то невразумительное и поставил миску на ковер...
— Болтают, что наводнение началось,— ухмыльнувшись, сказал Байсахат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133