— Что же это за напасть опять на наши головы? Когда же наступит этому конец? Теперь-то нас уже совсем растопчут,— заголосила Огулсабыр-эдже, будто и не она вовсе совсем недавно мужественно разила бандитов и меткими пулями, и своим острым серпом.
— О, аллах! Приношу тебе в жертву барана. Отведи от нас эту беду,— с отчаяньем вскричала и Аннабахт.
— Ахей, внучек, у нас нет больше наших коней, хватай винтовку да саблю и айда на такыр. Встретим проклятых, как должно мужчинам...
— Да куда же вы, господи, на вас живого местечка-то не осталось...
Но Аташир-эфе и Гочмурат, не слушая причитаний Аннабахт, похватали какое подвернулось им под руки оружие и заковыляли к такыру, опираясь на сабли, будто на костыли...
— Отец! — вдруг заорал, подбегая к юрте, Довлет.— Это же отец! Деда, Гочмурат, поглядите, это он скачет сюда со своими джигитами!..
— И верно, это отец,— вглядевшись в приближающуюся конницу, наконец признал и Гочмурат.
Он сразу зашатался и сел прямо на землю.
— Господи, и этот недорезанный цыпленок еще собирался идти в сражение,— проворчала Аннабахт. Вдвоем с Огулсабыр-эдже подхватила она обессилевшего сына и повела его в дом.
А во двор уже въезжал на своем боевом коне Сердар. Знаком руки он отпустил сопровождавших его джигитов, которым тоже не терпелось поскорее увидеть своих близких, и спрыгнул на землю.
— Что это с тобой, отец? — спросил он, увидев пошатывающегося Аташира-эфе.
— Заработал, сынок, тут без тебя пару царапин, а проклятые бабы так туго меня перевязали, что теперь во мне, кажется, останавливается кровь...
Тут же к Аташиру-эфе метнулась незнакомая Сердару высокая пышноволосая женщина, вдвоем они подхватили старого воина, завели в юрту и уложили рядом с Гочмуратом.
— Все ли тут живы и здоровы? — наконец обратился Сердар к близким с обязательным вопросом.
— Ой, не все, горький ты бродяга,— напустилась на полководца его жена.— Джахансолтан, соперницу мою, угнали, сына твоего, Бекмуратика, малютку невинного, убили. Вон он лежит...
Сердар молча опустился рядом с бездыханным тельцем ребенка...
И странное дело: в селении, приготовившемся к нашествию еще более грозного врага, а вместо него увидевшем собственную конницу, поднялся еще больший гвалт, чем во время набега аламанщиков. Со всех сторон летели истерические женские вопли, рыдания детей, завывания и лай наконец-то проявивших себя в полную силу собак.
«Куда это запропастился Евбасар?» — подумал Довлет, припомнив, что уже давно не видел четвероногого верного Друга...
А Евбасар в это время был очень далеко. Когда Аташира-эфе принесли домой и пес убедился, что его помощь в спасении главного хозяина больше не требуется, Евбасар вдруг заметил отсутствие лошадей, вороного жеребца и каурой кобылы, с которыми он успел подружиться. Пес обежал все подворье, ни в конюшне, ни за стогом сена лошадей не оказалось, и тогда, быстро отыскав своим чутким носом знакомый запах у ворот, Евбасар покинул двор. Сложилось бы целое отдельное сказание о том, как пес распутывал следы пропавших коней, как заявился он вначале на такыр, где собирались защитники селения, как помчался он к тому месту, где столкнулись защитники селения со всей массой навалившихся на них аламанщиков, с каким трудом удалось умной собаке отыскать след даже тут, где земля была изрыта несколькими сотнями копыт. Но Евбасар, хотя его собачьему разуму можно было только дивиться, все же не умел говорить, а потому самые интересные подробности его деяния так навсегда и остались неизвестными.
Как бы там ни было, но от места, где произошло сражение, Евбасар добежал по следу до юрты внучатого племянника Аташира-эфе Тархана. Здесь следы вороного жеребца и каурой кобылы расходились в разные стороны. Пес выбрал след вороного, на котором ехал его главный хозяин, и вскоре добежал до того места, где Аташир-эфе упал с коня и где позже его подобрала Гюльпери. Тут пес немного отдохнул, но вскоре вновь потрусил по следу вороного жеребца, который вывел его за околицу селения. За околицей к следу вороного вновь присоединился след каурой кобылы, перепуганные лошади понеслись отсюда вскачь в сторону темнеющих вдали зарослей прибрежного тугая.
В лесных зарослях собака очень быстро отыскала сбежавших сюда от пытавшихся их захватить бандитов лошадей. Каурая кобыла, делая вид, что она пощипывает травку у себя под ногами, доверчиво позволяла вороному жеребцу нежно, одними только губами пощипывать свою холку. Картина этой лошадиной нежности была настолько трогательной, что даже Евбасар ею залюбовался. Умный пес никогда не подходил к лошадям сзади, вот и теперь он обежал круг, уселся перед их мордами, дружелюбно и сочувственно поглядывая на них снизу вверх, стараясь немного отдышаться от проделанной им нелегкой работы по разысканию лошадей...
А в юрте семьи Довлета тем временем выли женщины над убитым маленьким мальчиком, угрюмо молчали мужчины.
— Желаете благополучия и здоровья своим близким, так не бросайте нас на произвол судьбы,— со слезами на глазах выговаривала полководцу его жена.— Что вы нашли хорошего в том далеком Иране? Может, красавицу желали себе раздобыть, так тут вашу собственную увели в рабство...
— Увели, соседушка, твою красавицу Джахансолтан,— подхватила Огулсабыр-эдже, забывая в этот момент упомянуть свое собственное безграничное горе матери.— Сыночек ваш убиенный станет невинной белой райской птичкой. Пусть вместо него всевышний подарит вам другого сына,— взглянула Огулсабыр-эдже на Аннабахт, которая в эту пору была на третьем месяце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133