— Спасибо, дядя Сердар! — вскричал Тархан и метнулся к уже оседланному коню.
— Эхей, оставь лошадь в покое, парень,— закричал тут же Аташир-эфе.
Испугавшись, что из-за него могут поссориться отец с сыном, Тархан остановился и растерянно поглядывал то на Аташира-эфе, то на Сердара. Ему на выручку пришел Гараоглан-хан, принявший на этот раз сторону Сердара.
— Э, старый рубака Аташир, тебе ли к лицу такое,— сказал он.— Ты — глава рода эфе. А человек из твоего рода будет бежать за войском вприпрыжку. А? Не стыдно будет?..
— Ладно, бери коня,— проворчал юноше Аташир-эфе и скрылся в юрте.
Тархан птицей взлетел в седло и поскакал к своей юрте вооружаться...
Довлета одолевали все новые и новые беспокойства. Больше всего мальчик желал, чтобы пришел конец войнам и набегам. Ему хотелось, чтобы народ его жил в мире и не знал разорения, а его близкие по вечерам собирались вместе вокруг своего очага. А тут все обернулось вон как. Снова звучат призывы садиться на коней. Отцу его и всем землякам предстоят грозные сражения. Сколько времени продлится этот поход? Чем все обернется?.. Довлет догадывался, что ополчение туркмен столкнется в чужой стране с большим войском. Шах! Слово-то какое. Все от мала до велика знают его значение и боятся этого слова. Шах! Шахское войско... Сколько люди об этом говорили в последние дни. Да, сражения будут страшные. Над людскими головами засверкают сабли, в грудь воинам вонзятся копья и пули. Огромные пушки будут метать молнии, разрывая на куски всадников и их коней. И сколько людей будет раздавлено конскими копытами... Все это страшно. Но что же делать? Разве теперь им живется легко? Разве не висит над его народом угроза постоянных набегов? Разве селения их не просыпаются так часто по ночам от топота копыт налетчиков? И кто поручится, что в один страшный день их селение не будет уничтожено вовсе? Кровь тогда переполнит арыки, жилища будут преданы огню, а детей и женщин превратят в невольников и будут продавать на базарах, словно скот... Разве не следует все сделать для того, чтобы подобного не случилось? И разве может сама собой исчезнуть такая опасность? Разве избавление от нее преподнесет кто-то, как дар?..
Нет! Конечно же нет. И если против подобной напасти не поднимутся его отец, Ораз-хан, молла Абдурахман, Тёч-Гёк, Сапа-Шорник, Палат-Меткий, Ага-Бешеный и все взрослые мужчины его народа, то кто же ее отведет?.. Вопросов в голове мальчика теснилось много, а ответы на них не находились. Все же Довлет сделал очень важное для себя открытие, что ради устранения висящей над его племенем угрозы он и сам должен пойти на любые жертвы...
Жертвы. О них легко говорить. Вон даже его старшего брата на воину не пустили. А что способен сделать он, мальчишка, которому идет только тринадцатый год?..
Довлет посмотрел на отца, занятого приготовлением к отъезду. Выражение лица Сердара было суровым. Мальчик подумал о том, что встань на пути отца хоть сказочный дэв-вели-кан, он и перед ним не дрогнет...
— Эй, джигит,— вдруг позвал отец.
Довлет растерялся — джигитов поблизости не было. Кого же позвал отец? Сердар глядел прямо на него. И тогда мальчик догадался, что отец обратился к нему, и радостно подбежал. Сердар рукояткой нагайки приподнял Довлету папаху, которая была чуть велика и постоянно сползала ему на глаза.
— Не к лицу мужчине в этом мире ходить в печали, мо сын.
— Мне трудно с тобой расставаться, отец.
— Мне тоже нелегко. Но главным для мужчины на всю его жизнь должно стать слово «надо».
Сердар ушел в юрту, но вскоре возвратился с маленьким пистолетом в руке.
— Он заряжен,— сказал Сердар.— Возьми, мой Довлет, это оружие, и пускай оно всегда лежит у тебя под подушкой.
— Хорошо, отец,— ответил мальчик, принимая пистолет.
— И знай, сын, твое дело теперь вместе со старшим братом оберегать мать, младших сестренку с братишкой и свой дом...
Как легко сразу стало на душе Довлета от слов отца! Сколько он терзался, искал ответа на вопрос: какая может быть сейчас польза от него? Отец показал ему его дело. Нет, он не только будет помогать своим близким во всем, но и соседку Огул-сабыр-эдже не забудет...
— И не надо печалиться, мой Довлет,— повторил отец на прощание.
А это значило, что мир создан не для хлюпиков. В их селении считалось, что печаль — признак слабости. Неужто он, Довлет, так раскис, что это стало видно со стороны? Нет, быть слабым он не хотел. Но как же стать сильным? Как сделать, чтобы и у него были такие же твердые мускулы, как у старшего брата Гочмурата? Не налепишь же их себе из глины... Вот только быть таким грубым, как Гочмурат, Довлет не хотел. Как часто старший брат обижал их маму...
Мальчик взглянул на военачальников, к которым на боевом коне подъехал его отец. Сердар что-то сказал Говшут-хану, и тот рассмеялся. Глядя на его лицо, можно было подумать, что этот человек ничем не озабочен. А как раскатисто рассмеялся над шуткой Ораз-хан! Но заразительнее всех смеялся Гараог-лан-хан, слова Сердара пришлись ему очень по душе...
Довлет заметил, что, глядя на своих предводителей, заулыбались и воины вокруг...
Многие уходили в поход с улыбкой, но встречались в толпе воинов и опечаленные лица. Как ни удивительно, Довлет заметил печаль и на лице известного весельчака Сапы-Шорника. Его вечно смеющиеся глаза теперь грустно смотрели на юрты родного селения, словно шорник навсегда с ними прощался. А вот неулыбчивый Палат-Меткий, наоборот, громко смеялся в гуще джигитов. «К чему бы это? — подумал Довлет.— Неужели такие события способны переворачивать все вверх дном?..»
Лишь только мать Довлета успела произнести заклинание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133