Приношу в жертву аллаху четыре барана. Пусть он возвратит всех джигитов целыми и невредимыми!» — как войска высту-пили в путь...
В этот момент возвратилась к Сапе-Шорнику его обычная веселость.
— Э-хе-хей! Джигиты, возрадуйтесь. Каждый из вас привезет себе по молодой красавице! — прокричал он.
— А что ты с ней станешь делать, Сапа? — спросил Палат-Меткий.
— Как что? — поспешил ответить за Сапу-Шорника Ага-Бешеный.— Он станет на ней примерять уздечки, которые он делает...
Еще не успели едущие рядом с ними джигиты отсмеяться, как у Сапы-Шорника уже был готов ответ.
— Это верно, Ага-Бешеный,— притворно покладисто сказал он.— Я-то еще способен взнуздать своих жен, а вот твои катаются верхом на тебе...
Мощный взрыв мужского хохота было последнее, что осталось в памяти Довлета от удалявшейся навстречу неизвестности конницы...
Глава четвертая
ШКОЛА ЗАКРЫЛАСЬ, ЖИЗНЬ УЧИТ...
В первые дни после ухода ополчения селение Багши жило весело и возбужденно. Народ уверовал, что через эту большую войну будут обретены мир и благополучие. Баи ожидали, что воины вернутся из похода с богатой добычей, большая часть которой теми или иными путями уляжется в их сундуках. Простые люди, привыкшие видеть путь к процветанию семей только через свое трудолюбие, надеялись, что этот поход каким-то образом избавит их от разбойных набегов и разорений...
— Соседка Аннабахт! Соседка Аннабахт,— раздался как-то утром пронзительный женский голос во дворе.
Довлет выбежал из юрты вслед за матерью. К их жилищу приближалась самая большая в селении сплетница, гадалка и повитуха Бибигюль, еще не старая женщина с бегающими глазами, в которых Довлет всегда прочитывал три ярко выраженных чувства: зависть, жадность и безграничное любопытство...
— Я вам на бобах гадала, соседка Аннабахт,— затараторила Бибигюль.— Из похода ваш муж возвратится благополучно! Падишаха они там свергнут. Муж твой сразу станет великим человеком, то ли самим шахом, то ли его приближенным!.. Л если ни то и ни другое, то обязательно привезет домой добычу на целом караване верблюдов. Да! Только...
— Что только?! — испугалась пророчества гадалки и задрожала мать Довлета; в селении знали, что предсказания этой злоязыкой ведьмы часто сбывались.— Не надо нам ни твоего ханства, ни добычи. Говори скорее, Бибигюль, что кроется за твоим «только»?..
— Не хотелось бы мне огорчать вас, соседка Аннабахт,— отвечала гадалка голосом, вовсе не выражавшим сожаления,— но бобы так показали... Бобы никогда не врут...
— Что они показали? Говори, не мучай!..
— Что Сердар ваш будет ранен...
— Вай! Типун тебе на язык,— вскричала Аннабахт.— Лучше бы ты сварила свои бобы и съела их. Кто просил гадать тебя на моего Сердара? Будь ты неладна со своим карканьем...
— Успокойся, соседка Аннабахт. Любую рану твоему мужу я сама вылечу. Мужчины для того и созданы, чтобы наносить и получать раны... А от богатой добычи ты не отмахивайся. И меня тогда не забудь,— гнула свое гадалка.— Возрадуйся! Ты, быть может, станешь прясть шерсть для ковров, сидя на шахском троне. Ты ведь старшая жена Сердара...
— Тут! Тут он, мой трон! В этой юрте,— указала мать Довлета на свое жилище.— Другого мне не надо! И пусть аллах возвратит моего Сердара сюда, в эту юрту, невредимым... Уходи теперь, Бибигюль, уходи. Вай, аллах! Ты впустила змею в мое сердце, сказав, что Сердара ранят...
— Прощай, соседка Аннабахт. Не забудь же меня, когда Сердар явится с добычей. Мы, бедные люди, всему будем рады: и ковру иранскому, и посуде серебряной, и коню со сбруей, и невольнице работящей...
— Шайтан принес эту ворону с ее карканьем,— сказала Аннабахт, когда Бибигюль удалилась.
А Довлет подумал, что их соседка и вправду похожа на неспособную взлететь ворону, когда она удалялась от них, размахивая широкими рукавами черной одежды, похожими на подрезанные крылья...
Натаскав воды соседке Огулсабыр-эдже, Довлет выбежал на улицу. Верный пес Евбасар, хотя и любил его больше всех, повел от радости глазами и кончиком хвоста, но как лежал у входа в загон для скота, так и остался лежать, чтобы не подумали, будто он выпрашивает подачку. И даже когда Довлет сунул ему кусок лепешки, Евбасар вначале благодарно лизнул руку мальчика, а потом уже взял угощение. Будь сейчас в загоне овцы, пес ни за что не покинул бы двор, но отару угнал на пастбище Гочмурат, взяв с собой другую собаку, и Евбасар, изогнув хвост кольцом, побежал за Довлетом по улице. Вскоре они оказались у мечети. Там было людно. Довлет увидел среди односельчан многих старейшин. Яшули Заман-ага неодобрительно поглядывал на Гарагоча-Бурдюка.
— Э, люди добрые,— вещал тот.— Наши джигиты — самые бесстрашные воины. Я тоже таким был в молодости. Привезут большие богатства, пригонят много пленных и молоденьких пленниц. Все в мире станут бояться нас, текинцев. Может, и дань заставим кого-то нам платить...
— Не то ты говоришь, Гарагоч,— оборвал его гневно Заман-ага.— Не за этим ушли в поход наши джигиты. Пошли они отвоевывать светлый день для туркмен, чтобы кончилась в нашей судьбе эта долгая и кровавая ночь...
— Мы — текинцы! — вскричал Гарагоч-Бурдюк.— Мы — самое сильное племя среди туркмен! Нам и повелевать всеми!
— Доповелевались,— сказал насмешливо Санджар-Палван.— Все века к этому стремились. Распались туркмены на множество племен... Умываются поодиночке кровью. Обо всех туркменах нам пора думать, Гарагоч. Да и в поход за принцем отправились не одни текинцы...
Послышался топот скачущих лошадей. Люди приумолкли, настороженно выжидая, кто к ним приближается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133