— Может, снова к своим побежала? — сказала ей вслед Джахансолтан.
— Свои для нее теперь тут,— заступилась за ушедшую Аннабахт...
И почти сразу послышались за стеной громкий топот копыт и злобные выкрики.
— Вай-ей! Подъезжают к нам, мать Айши. Подъезжают! Что нас спасет, несчастных? — запричитала Джахансолтан.
— Уймись, молодка. Покрепче держи винтовку. Тут и твои дети, стань львицей ради них,— суровым голосом произнесла Аннабахт.
— Боже, что с нами будет,— прошептала Огулсабыр-эдже и положила рядом с собой острый серп.
В дверь юрты снаружи ударили чем-то тяжелым, потом еще и еще.
— Эй, тысяча шайтанов на вас, открывайте!..
— Откройте, а то будет хуже!..
— Сейчас разнесем вашу юрту вместе с вами!.. Слышались за дверью и еще более страшные угрозы.
А те, кто орудовал чем-то тяжелым, стали ударять еще яростнее. «Не следует оставлять во дворе без присмотра бревна»,— успела пожурить себя Аннабахт, и вышибленная дюжими аламанщиками дверь с треском распахнулась...
Джахансолтан, как ей приказала Аннабахт, все время держала свою винтовку направленной стволом к двери, и, как только в проеме показался детина в остроконечном шлеме, она, цепенея от ужаса, нажала курок. Прогремел выстрел, и бандит рухнул, перегородив собой путь остальным. Но аламанщики всегда знают, на что они идут: смерть соучастника в разбое воспринимается ими обычным делом. Сейчас же через труп сотоварища перепрыгнули сразу двое...
— К оружию, женщины! Ях аллах! — прокричала Аннабахт и рязрядила свой пистолет в плотного коротышку с перекошенным от воинственного крика лицом.
Одновременно с ней выстрелили из своих винтовок Огул-сабыр-эдже и Айджерен — пули матери и дочери свалили второго из ворвавшихся в юрту бандитов, безусого юнца примерно одних лет с Гочмуратом. «А ведь и жизнь моего старшего сына могла вот так оборваться не в мужском бою, а в нападении на женщин»,— подумала Аннабахт. Ощутив себя сердаром в юбке, она вселяющим силы взглядом окинула ряды своих соратниц.
Как ни странно, но хрупкая Айджерен выглядела вполне пристойно — девушка была полна решимости и дальше сражаться за свою честь. А вот крупная телом Джахансолтан сидела и тряслась, потирая свое ушибленное прикладом винтовки правое плечо.
Огулсабыр-эдже увидела торчавший за поясом у убитого плотного коротышки длинноствольный пистолет, выхватила его и взвела курок...
— Эй, вы там, в юрте, не добивайте пленниц. Если вам не нужны старухи, то, может, мне какая сгодится,— послышался голос снаружи, и Аннабахт сообразила, что там не знают, кто это в самом деле стрелял, а думают, что это их приспешники, ворвавшись в юрту, открыли пальбу. Этим следовало воспользоваться, и Аннабахт приказала всем перезарядить оружие. Подметив, что Джахансолтан теперь не в состоянии это проделать, Огулсабыр-эдже всучила ей в руки пистолет, добытый из-за пояса бандита, а сама поспешно стала заражать винтовки, свою и дочери...
— Эй, где вы там пропали? С красавицами, что ли, тешитесь? — вновь раздался на улице голос бандита, видно, хорошо знавшего повадки своих приспешников.
— Смерть — имя той красавицы,— выкрикнула достойная подруга жизни полководца и выстрелила в заглянувшего из любопытства внутрь юрты пожилого бандита...
Больше никто не появлялся. Осажденные прислушивались, но за стенами их маленькой крепости было тихо.
— Значит, шайтан наслал на нас их только четырех пока,— решила Аннабахт.
Она еще не договорила, когда вскочил со своего места Довлет и, перепрыгивая через трупы бандитов, выбежал на улицу.
На подворье он увидел трех лежавших на земле верблюдов, уже нагруженных поклажей из награбленного добра, к ограждению двора были привязаны четыре лошади, к седлам которых тоже были приторочены узлы, в противоположном конце двора ярко горели разграбленные юрты соперницы матери Довлета и деда...
— Если уцелеем, то будем жить какое-то время все вместе,— решила Аннабахт, когда Довлет поведал о том, что он увидел во дворе.
— Что будем делать с этими, соседка? — указала Огул-сабыр-эдже на трупы бандитов.
— В огонь их! — вскричала Джахансолтан.— Пускай они все сгорят вместе с моей юртой!
— Можно было бы и в огонь, но не следует нам пока выбираться из нашего убежища,— сказала Аннабахт.— Они хотели нас ограбить и увести в неволю, пускай теперь нас хоть немного защитят, если нагрянут другие...
И Аннабахт, отложив саблю и пистолет, стала перетаскивать убитых женщинами бандитов к двери, уложила их поперек входа. Когда она чуть приподняла старика, заглянувшего к ним в юрту последним, тот застонал.
— Убейте его! Убейте! Он еще жив,— вскричала Джахансолтан.
— Возьми да и убей,— предложила ей Аннабахт.
— Я не могу...
— Отчего же ты, молодка, думаешь, что мы можем? Одно дело — защищаться от них, совсем другое — убить беспомощного.
— Посмотри его рану,— приказала своей дочери Огул-сабыр-эдже.
Айджерен повиновалась матери всегда без возражений, она перевернула старого аламанщика, оглядела его и, быстро найдя рану в левом боку бандита, стала освобождать ее от мешающей одежды.
— Он ранен навылет, мама,— сказала девушка, быстро разобравшись в сути.
— Обмой и перевяжи его рану чем-либо, как я тебя учила,— велела Огулсабыр-эдже.
Аннабахт уже открыла сундук, порывшись там, достала чистую тряпку и передала ей Айджерен.
— Ну да, мы его вылечим, он оклемается, нас же всех тут и зарежет,— сказала Джахансолтан.
— Не зарежет,— уверенно пообещала Огулсабыр-эдже. Когда дочь ее, взяв от очага кумган с теплой водой,
обмыла вход и выход от пули Аннабахт на теле бандита, Огулсабыр-эдже тоже оглядела его рану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133