А тут чужие люди бросили бы его тело на растерзание шакалам...
— Негоже, Довлет-джан, такое говорить о старшем брате. Ведь ты любишь его?
— Люблю. И дедушку люблю. Но из-за них мне стыдно людям в глаза смотреть, Гюльсенем гельнедже! — воскликнул мальчик в отчаянье.— Вы были там, у этого проклятого оврага, что возле озера?
— Нет, я не охоча до чужих страданий, милый. К чему мне видеть слезы пленников. Беда, что хан наш только косится на аламанщиков, но не унимает. А как уймешь? Обычай аламан не запрещает...
Как могла, Гюльсенем старалась успокоить Довлета до тех пор, пока в юрту не вбежал Сапарак.
— Ты не смог бы один попасти овец Довлет.— Я потом приду.
— Могу, конечно,— легко согласился Сапарак — А если еще и Евбасара дашь, то можешь и целый день не являться.
— Нет, я скоро прибегу. А Евбасар пойдет с тобой сразу.
Вдвоем мальчики выгнали из загона байскую отару, которую пас Сапарак, и погнали ее на пастбище. Когда они поравнялись с юртой, Довлет выгнал своих овец, кликнул верного пса, и они двинулись вдоль ряда юрт рода эфе, прихватывая по пути овец родственников. За селением Довлет приказал своей собаке идти с Сапараком, а сам побежал назад в селение.
Его притягивал к себе овраг у озера. Довлет шел туда, хотя испытывал стыд за совершенное его близкими, хотя страшился осуждающих взглядов односельчан. В конце концов, сам он ничего плохого не совершил. Более того, в душе Довлет поклялся: когда вырастет, никогда не будет принимать участия в разбойничьих набегах, даже если он останется нищим и у него не будет куска хлеба...
Мальчик шагал, все убыстряя шаги. Что-то властно влекло его к страшному месту, точнее, не что-то, а кто-то, но в этом Довлет не признавался даже самому себе...
У оврага уже собралось много народу. В крайние две юрты в конце ряда больших мясников, стоявшие на склоне у оврага, входили вооруженные люди, иные тут же выходили, куда-то спешили. Во дворе между скирдами сена топтались привязанные к ограде оседланные кони.
На Довлета никто не обратил внимания, и он прошел мимо этих двух юрт к оврагу.
В овраге сидели и стояли человек двадцать пленников. По их одежде и говору можно было судить, что они жители горных селений. У мужчин и юношей руки были связаны за спиной, их расположили отдельно от женщин и детей. Между двумя группами пленников расхаживали вооруженные налетчики в мохнатых папахах с нагайками в руках. Среди них были и Бай-сахат с Гулназаром-Ножовкой.
«Странно,— подумал Довлет.— Ведь они же — враги Гочмурата, а в набег отправились вместе». Мальчик знал, что его старший брат не был злопамятным. И драку с Байсахатом и Гулназаром-Ножовкой Гочмурат воспринимал лишь молодецкой забавой. Но этого нельзя сказать о двух мясниках. Оба парня были злыми и мстительными по своей натуре. Особенно они становились опасными, когда на их стороне имелось превосходство. Вот и теперь у них были самые свирепые лица, они яростно размахивали в толпе пленников своими нагайками.
— Двое из рода эфе, остальные мясники, большие и малые,— сказала какая-то женщина в толпе сельчан об участниках набега.— А имен их поганых и произносить не хочу,— добавила она.— Не желаю я рот свой грязнить их паршивыми именами.
— Так зачем же вы заявились сюда, если вы такая брезгливая? — ехидно попыталась уязвить ее вездесущая сплетница Бибпгюль.
— Я дастархан принесла несчастным,— ответила ей достойно первая женщина.— Да боюсь подойти к ним. Как бы и меня эти псы не огрели нагайкой.
— Не тревожьтесь об этом, соседка,— сказала другая женщина из толпы.— Я тоже явилась с дастарханом для этих бедолаг. Пойдемте вместе. В наших с вами семьях сыщутся достойные джигиты, которые этим собакам сумеют отомстить, если они нас обидят...
И обе сердобольные женщины спустились в овраг, вошли в круг плененных женщин и детей, развернули перед ними свои дастарханы, стали выкладывать пищу и разливать в пиалушки чай из принесенных медных кумганов.
Заметив такое проявление милосердия, Байсахат ринулся к односельчанкам с поднятой нагайкой, но его удержал за руку Гулназар-Ножовка, что-то шепнул на ухо, и тот отступил прочь. «Наверно, в семье этих добрых женщин есть кто-то, с кем опасаются связываться Байсахат и Гулназар-Ножовка»,— подумал Довлет.
Дружба между Байсахатом и старшим братом Сапарака оборвалась прямо на глазах у Довлета, причем оборвалась не из-за Гюльсенем, а совсем по другой причине. Байсахат замахнулся нагайкой на высокую пленницу с очень густыми волосами, которая по возрасту годилась бы ему в матери. Невольница даже не отшатнулась, а лишь что-то гневное произнесла на своем наречии. И тогда Байсахат ее ударил со всей свирепостью.
— Эй, Байсахат,— раздался неожиданно громкий голос проезжавшего в этот момент по краю оврага щуплого всадника.— Отныне забудь дорогу в дом Велле-Косоглазого. Больше не считай меня своим другом.
Говоря эти слова, Велле привстал в седле. Его маленькая фигура и маленький ослик, на котором он восседал, так не вязались с его гневным голосом, что Байсахат, а за ним и Гулназар-Ножовка расхохотались.
— Проезжай, Косоглазый. Проезжай от греха подальше,— процедил сквозь зубы Байсахат; он видел, что симпатия толпившихся у оврага людей была не на его стороне, а на стороне Велле, поэтому не пожелал сейчас с ним связываться.
— Я-то проеду,— с достоинством ответил Велле, пришпоривая ослика.— Но ты моих слов не забудь...
«Он и так их не забудет. Вон как сверкнул глазами вслед отъезжающему Велле,— подумал Довлет. Мальчик догадался, что теперь Велле следует ожидать зла со стороны Байсахата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133