Не выстоит этот калека против Байсахата, с которым полдюжины парней, ставших давно его нукерами...»
— Со мной тебе будет хорошо,— продолжал наседать на Гюльсенем Байсахат.— Ты боишься позора? Так ведь никто не узнает о нашей любви...
«Обычай велит любому вступиться за честь оскорбленной женщины»,— подумал Довлет, подошел к месту, где обычно рубили дрова, и двумя руками поднял с земли тяжеловатый топор...
Но Довлета опередили. Мальчик увидел вдруг фигуру мужчины, который быстро прошел через двор и распахнул дверь шалаша.
— Байсахат, я видел, какие ты бросал взгляды на хозяйку дома, и потому не сомневался, где тебя найду,— услышал Довлет голос поэта Молланепеса.— Выйди во двор, Байсахат...
На пороге вмиг появился обидчик Гюльсенем.
— Велле хил и слаб, но он мой друг,— сказал Молланепес.— К тому же Велле — простая душа. Он и тебя посчитал своим другом, поскольку пригласил вкусить в его доме пищу. Я специально вернулся проверить: так ли это?..
Свет, падавший из распахнутой двери шалаша, хорошо освещал две мужские фигуры, стоявшие друг против друга. Довлет заметил, что руки Байсахата лежали на кинжале, левая — на ножнах, а правая — на рукоятке. При последних словах поэта он начал медленно выдвигать кинжал из ножен. Молланепес успел схватиться за оружие и всунул его в ножны.
— Я ничего не видел, Байсахат,— придвинувшись вплотную, сказал поэт.— Но если обнажишь кинжал, подумаю о тебе плохое...
Застигнутый врасплох, Байсахат колебался, как ему поступить, но в этот момент из темноты вынырнула его жена Хурджемал.
— Ах ты, негодник! Накурился анаши и куролесишь в приличном доме! — накинулась она на своего мужа.— И когда только Ораз-хан повыведет этих курильщиков!..
В этот миг из шалаша появилась Гюльсенем.
— Хурджемал!..— вскричала она и осеклась, умолкла.
— Ты ничего не говори, подруга,— сказала ей Хурджемал.— Я сама все знаю про этого негодника...
— Но, уважаемая Хурджемал,— улыбнувшись, обратился Молланепес,— право же, вам нечего знать. Тут ничего не было.
Я свидетель! Просто Байсахат явился в шалаш за чайником свежего чая. А тут и я подошел...
— Да, меня мучила жажда...— выдавил сквозь зубы Байсахат.
— Конечно, с анаши на питье тянет,— наконец поверив, что ничего плохого не случилось, сказала Хурджемал.— Как только возвратится Ораз-хан, в ноги ему брошусь, чтобы он поунял курильщиков этой отравы...
Стоявший в темноте Довлет выпустил из рук топор и обессиленно опустился на землю, укрытую тоненьким слоем снега. Довлет, больше не вслушиваясь в то, что говорили взрослые, лег на спину, подложил под голову руки и стал глядеть на мерцающие звезды. «Отчего в этом мире есть зло? Почему есть подлые люди? — думал он.— Не всегда ведь случается так, как сегодня. Добрый человек может и не подоспеть. И тогда...» Довлет с ужасом представил себе, что было бы тогда. Ему бы пришлось ударить Байсахата топором в спину. У него не было иной возможности одолеть взрослого джигита. Но ведь это тоже подлость — удар в спину... Молланепес сказал неправду, что здесь ничего плохого не случилось, он поручился своим именем... Конечно, это не ради себя. Довлет понимал, что поэт солгал, спасая честь женщины. Узнай люди правду, и злые языки забросали бы грязью имя Гюльсенем...
Из юрты вышел Велле. Увидев людей во дворе, он подошел поближе.
— О! Дорогой наш Молланепес, вы вернулись,— обрадованно воскликнул он.
— Вначале меня друзья провожали, потом я провожал... Оказавшись поблизости, решил выпить еще пиалушку чая в твоем доме, Велле. Не прогонишь?
— Как можно! Это такая честь для меня! Гюльсенем, моя женушка, неси в дом пиалушки, а я захвачу с очага чайник...
глава шестая
ПОГЛЯДЫВАЮТ В ДАЛИ, ПУЛИ ЛЬЮТ...
После ухода из селения ополчения Аташир-эфе долго ворчал и во время затевавшихся при нем разговоров о целях похода часто сплевывал в ту сторону, в которой скрылась армия мятежного принца. Но, как говорится, вода камни точит, а время стачивает острые грани душевных обид. Вскоре дед Довлета вновь замурлыкал младшим внукам свою излюбленную колыбельную песенку: «Льву подобный ты мой, витязеподобный
ты мой...»
Взглянув однажды утром в ту сторону, куда мела поземка, Аташир-эфе с тех пор стал часто поглядывать на окружающие дали, на юг, на север, на восток и запад... Бывало, заглядится Аташир-эфе в просторы степи или на возвышающиеся за равниной горы, а там в этот момент какой-то всадник проедет,— тогда дед Довлета сразу насупится, у него на целый день -испортится настроение. Знал мальчик: очень терзался дед, что остался без коня...
Хотя конюшня и была пуста, дед часто заходил в нее, чистил стойла, посыпал землю песком, перебирал и ремонтировал конскую сбрую...
В такие моменты к Аташиру-эфе подходил его старший внук Гочмурат и молча принимался помогать деду. Гочмурат, как и Аташир-эфе, тоже горевал, что все кони их семьи на войне, что теперь не проскакать лихо по селению и пешим приходится пасти овец. Гочмурат часто поглядывал на деда, словно вопрошал его глазами: «Что будем делать? Как можно жить мужчине без коня?»
Довлет любил поспать. Но занятия у Санджара-Палвана так были желанны для мальчика, что перед рассветом ему часто снилась борьба, и это пробуждало ото сна. Но как бы рано ни проснулся Довлет, его мать была уже на ногах, хлопотала, готовя ему завтрак.
— Ешь побольше, если собираешься стать настоящим палваном,— говорила сыну Аннабахт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133