И великолепная алая роза, выпорхнув из окна на третьем этаже, угодила во вскинутые навстречу цветку ладони моллы Абдурахмана.
Хотя Сердар был в зрелом возрасте, а Гараоглан-хан и ему годился в отцы, но оба они взглянули не без зависти на молодого счастливчика, прижимавшего к груди своей вполне заслуженную награду.
А позже, когда они уже достаточно далеко отъехали от дома прекрасной мешхедки, Гараоглан-хан мечтательно и задумчиво произнес:
— Похоже, что это была самая славная победа, которую одержали туркмены в нынешней войне...
Оставив позади многочисленные узкие улочки, всадники наконец выехали на огромную, вымощенную обтесанными камнями базарную площадь, кишащую живописными по расцветке одежд толпами людей самых разных племен и народов... Подобно тому, как шумящее море удерживает берега, так окаймляли базарную площадь по краям всевозможные лавчонки, будки, чайханы, мастерские ремесленников, заезжие дворы и питейные заведения...
Туркмены спешились и стали привязывать своих лошадей у примыкавшего к базару дома. Их тут же окружили зеваки, но больше глазели не на всадников, а на их коней.
— Пах-пах! — восхитился один.— Эти куда лучше арабских скакунов...
— Что твои арабские. Эти происходят, наверно, от Рахша, коня Рустама...
— Скорей всего, это потомки Гырата самого Гёроглы..
— Если поставить рядом такого коня и лучшую из меш-хедских красавиц, что бы ты выбрал? — спросил какой-то юноша у приятеля.
— Имея девушку, такого коня не добудешь, а заимей я подобного коня, многие красавицы окажутся у моих ног,— восхищенно ответил ему приятель.
— Продай,— схватив за полу одного из туркменских джигитов, не попросил, а скорее взмолился какой-то иранец с большим животом.
— Продав такого коня, что смогу я на твои деньги купить? — ответил вопросом туркмен, и иранец с унынием отстал от него...
Оставив при лошадях троих джигитов, туркмены пошли по базару.
От пестроты и разнообразия товаров разбегались глаза. Вытканные искусными иранскими мастерицами знаменитые на всем Востоке парчовые ткани, сотворенные иранскими алхимиками известные во всем мире краски, признанные во всем мире туркменские, турецкие, уйгурские и иранские ковры, русские, индийские, китайские и европейские ткани, каракулевые смушки сорта сур из Дагестана и Хорезма, оружие всех стран, конская и верблюжья сбруя, горы женских украшений и драгоценностей... Одно только перечисление всего увиденного Гараоглан-ханом, Сердаром, моллой Абдурахманом и их спутниками составило бы толстую книгу. Проще будет сказать: здесь продавалось все — съестное, вещи, люди...
Продавцы и покупатели здесь были столь же разнообразными, как и товары. Здесь можно было встретить рослого туркмена в большом лохматом тюльпеке и бежевом чекмене, выбирающего сбрую для коня, стройного кавказца в черкеске, покупающего ковер, иранского кочевника в широченных штанах, пытающегося сбить цену за девочку-рабыню, гордого бея из Рума, притворно-равнодушно перебирающего индийские алмазы... А вон купец бухарский в пестром полосатом халате торгуется с венецианцем перед еще не вскрытыми какими-то тюками... Вон только что ударили по рукам бородатый русский купец и черный араб... Вечно улыбающийся китаец с обволакивающей вежливостью что-то втолковывает высокомерному ференгинцу с трубкой во рту...
Жизнерадостное торжище омрачало невероятное множество нищих: нищие-калеки, тощие нищие, толстые нищие, выпрашивающие словами, добивающиеся подачки угодничеством и пресмыкательством нищие, назойливые, цепляющиеся за полы одежд, угрожающие и даже отбирающие подаяние силой нищие...
Особое очарование придавали торжищу многочисленные разноголосые певцы, исполнявшие песни на слова знаменитых поэтов: Фирдоуси, Физули, Саади, Руми, Рудаки, Хафиза, Низами, Джами, Навои, Фраги, Саят-Нова и даже Моллане-песа... Были тут ашуги, поэты и декламаторы. Особенно много народа собиралось вокруг сказителей и повествователей...
1 Ференгинец — европеец.
Вскоре наши туркмены увидели образовавшую круг толпу людей, завороженно взиравших на то, что было внутри этого круга.
Протиснувшись в толпу, туркмены увидели в середине двух сидевших на корточках невероятно тощих индусов, игравших на флейтах. Между ними стоял большой медный кувшин с выпуклыми боками, из которого высовывалась и раскачивалась в такт музыки страшная змея — кобра...
Когда индусы подмечали, что мелкие медные монетки переставали падать в стоявшую поблизости мисочку, тогда один из них голыми руками выхватывал из кувшина смертоносную гадину и наматывал ее вокруг своей шеи, позволяя ей вползать к нему за пазуху...
— Ну и ремесло себе выбрали эти палваны,— изумился Гараоглан-хан, тут же запустил руку в свой обширный карман, выхватил целую горсть серебряных монет и высыпал их в миску индусов.
Сердар и молла Абдурахман тут же последовали его примеру, отчего миска индусов почти сразу наполнилась серебром. Толпа перестала глазеть на индусов и воззрилась на щедрых незнакомцев. Сами же заклинатели змей, которых Гараоглан-хан с усмешкой назвал палванами и которых только по лицам можно было не принять за мальчиков-подростков, так тонки у них были кости рук и ног и их туловища, чуть привстав, с глубоким почтением поклонились чужеземцам, столь высоко оценившим их искусство...
Утомившись от долгих блужданий по огромному мешхедскому базару, туркмены, почувствовав голод, вошли в дом, где размещалась наиболее посещаемая состоятельными людьми города и богатыми чужеземными купцами чайхана.
В нескольких просторных комнатах были установлены широкие топчаны, застеленные дорогими коврами и паласами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133