— Что вы, уважаемая соседка,— старался вырваться из ее рук суровый военачальник.— В том, что ваша Айджерен познала муки плена, есть доля и моей вины. Это я должен вам поклониться.— И Сердар исполнил то, о чем он говорил, тут же подняв на ноги плакавшую от счастья женщину.
Но рядовые воины не чувствовали за собой никакой вины и принимали изъявления благодарности как должное. Во многих дворах запылали костры под котлами, благодарные земляки резали баранов, готовили угощение своим избавителям...
Еще только наметилась на востоке мутноватая светлая полоска грядущего рассвета, как отряд Сердара, повинуясь имевшемуся приказанию Ораз-хана, покинул селение и направился вновь в армию мятежного принца...
Глава одиннадцатая «ДОБРОТУ ЗАБЫЛИ БОГАЧИ...»
(Из строк Молланепеса)
Рана, которую получил поэт в сражении с налетчиками, оказалась более серьезной, чем он предполагал, когда явился на такыр, чтобы принять участие в преследовании бандитов. Теперь Молланепес был вынужден лежать в постели. Но прерывать занятия со школьниками он не пожелал. «Мы, туркмены, и без того слишком мало знаем, чтобы я мог позволить себе пропускать занятия с детьми нашими»,— заявил он своим близким и велел детям являться на уроки не в школу, а в его юрту.
Жилище поэта походило на жилище его одноплеменников и в то же время от них немного отличалось. На стенах вперемежку с оружием висело несколько дутаров. Целый угол занимали сложенные на полках книги. Там же стоял на подставке большой разноцветный шар, который, как объяснил новый учитель детям и во что никто из них пока еще не поверил, изображал всю землю. А главное, чем отличалась юрта поэта от других,— в ней было очень чисто и крепкий дух кошмы, из которой складывались все юрты, в доме поэта перебивали сжигаемые в специальной тарелочке тоненькие палочки, которые можно было купить только на базаре в большом городе и которые туда привозили из далекого Хиндустана...
Входя в эту юрту, дети старались оставить живость своих характеров за порогом, в жилище поэта они, будучи школьниками, одновременно превращались и в гостей, а туркменские дети с младенческих лет ведут себя в гостях подобающим образом...
Довлет как-то поймал себя на мысли, что является в дом знаменитого поэта с большим трепетом, чем в мечеть. Мальчик испытывал страстные желания и научиться играть на дутаре, и оказаться способным прочесть, а главное — понять все, что написано в книгах учителя, и, захватив этот разноцветный шар, обойти с ним всю землю, отыскивая на земле все страны, которые нарисованы на этом шаре...
— Вы видели, как взошли на полях в этом году озимые? — такими словами начал Молланепес свой урок.
— Хорошо взошли, учитель,— ответил Мейлис.— Только уже желтеть стали. Вода в нашей реке упала, и ее очень мало поступает в арыки, чтобы всходы оросить...
— У тебя верный глаз, мой мальчик. А теперь я расскажу вам, дети, о тех временах, когда у туркмен воды было вдоволь. Знающий, как живет его народ при нем, видит мир одним глазом, знающий, как жили люди в минувшие века, смотрит двумя глазами, а тот, кто задумывается о грядущем, тот силится обрести себе третий глаз...
— Неужели когда-то было воды вдоволь, учитель? — недоверчиво переспросил Мейлис.
— Не только воды было много, но и жили мы совсем по-другому... Подайте-ка мне кто-нибудь вон тот дутар,— указал Молланепес на один из инструментов, висевших на стене в его юрте.
Довлет оказался проворнее всех, он так страстно метнулся исполнить волю больного учителя, что кто-то из мальчишек по привычке подставил Довлету подножку и сам опрокинулся на спину.
— Ты, видно, любишь музыку, Довлет, сын Сердар-бега?
— Очень люблю, учитель!
— Как-нибудь я научу тебя игре на дутаре. А пока садись на свое место и слушай...
Лежа на своей постели и тихо перебирая струны своего дутара, раненый поэт повел рассказ о временах давно минувших...
Довлет по природе своей был безгранично благодарным слушателем, у него с самых малых лет развилось умение мысленно переноситься в места, о которых при нем рассказывали, дед ли его, отец ли, или кто-то еще, как, например, вот теперь повествовал его новый учитель. А еще мальчик безо всяких усилий мог в воображении становиться то одним человеком, то другим из тех, о ком шла речь. Умел Довлет и страдать и радоваться вместе с этими людьми, а главное — он всегда стремился отыскивать верные решения, если почему-либо такого решения не удалось в свое время найти тем людям, о которых при нем рассказывали, конечно, только лишь в том случае, когда герои повествований вызывали у него сочувствие и были Довлету близки...
Вот и ныне, слушая Молланепеса, Довлет ясно видел города и селения благоденствующей державы, в которой некогда вместе с другими народами жили и туркмены, видел мальчик вокруг себя плодородные нивы и благоухающие цветущие сады, среди которых, серебрясь на солнце, катят свои животворные воды многочисленные арыки...
Но над всем этим благополучием трудолюбивого народа уже нависла смертельная опасность: в пределы страны ворвались бесчисленные орды свирепого Чингисхана, а шах державы не придумал ничего лучшего, как разделить свою огромную и могучую армию на малые отряды и засадить их гарнизонами в разных городах. И вот напавшие на страну завоеватели одну за другой осаждают ее крепости и, громя поодиночке малые отряды защитников, движутся дальше в глубь страны...
Он, нет, не Довлет, а сын падишаха от жены-туркменки Джелалэддин, уже не раз доказавший в битвах свое полководческое искусство, с сотней бесстрашных витязей скачет в столицу для последнего разговора с отцом, он потребует у шаха заветный меч — символ власти над всеми военачальниками и войсками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133