И определение мальчика было довольно близким: так и казалось, что злые глаза Шали-бая вот-вот засверкают, подобно глазам этого животного в ночи...
— Поднять оружие на владыку Ирана — святотатство! — продолжал выкрикивать Шали-бай.— К тому же известно, что против конских копыт могут устоять только конские копыта. Раз против шаха не выступает шах, можем ли чего-то добиться мы, простые смертные?..
— Против шаха Мухаммеда выступил такой же потомок падишахов, как и он,— резко прервал Шали-бая Гараоглан-хан.— Текинцы мы или гяуры? Если возведем на шахский трон более достойного, то не святотатство совершим, а святое дело!..
Подобрав под себя ноги, упершись ладонями в колени, сидел рядом с Шали-баем человек с жиденькой бородкой, узким лицом с острым носом и глубоко посаженными глазами, не вызывавшими доверия при встрече с их взглядом. Это был Ходжамшукур-хан, номинальный правитель племени серахских тохтомышев, причинивший немало бед своему народу. Народ уже почти не признавал его своим главой, а шел за Говшут-ханом. Довлет припомнил считалочку, которую знали дети многих туркменских племен.
С е р 6 а з — иранский воин.
И вновь Довлет не ошибся, обратив в этот момент внимание на Ходжамшукур-хана, теперь заговорил именно он:
— Нельзя возразить, Шали-бай, твоим словам о падишахе. Да... Без падишаха обойтись нельзя. Но падишах падишаху рознь. Да... Ты опасаешься выступить против шаха Мухаммеда. Разве у нас с ним кровное родство? Или одна вера? Да... Нет, шах Мухаммед — шиит. А совсем близко от нас есть суннитский падишах Хивы. Его нам надо. Вот что я скажу. Да...
Хотя Ходжамшукур-хан и постарался придать своему голосу твердость, в его словах была неуверенность. Высказавшись, этот человек быстро обвел всех взглядом острых и очень подвижных рыжеватых глаз. В юрте повисла неприятная тишина. Все могли ожидать чего угодно, но только не призыва стать подданными хивинского хана. Затеяв эту игру, Ходжамшукур-хан сделал большую ставку и теперь тревожно прикидывал: не проиграл ли?
Довлет посмотрел на принца Салара и прочел на лице его уязвленную гордость и ненависть к Ходжамшукур-хану, прикрытую привычной вежливостью. Но принц Салар быстро сумел согнать с лица хмурость и надменность.
— Ходжамшукур-хан,— сказал он улыбаясь.— Достойно похвалы ваше уважение к падишахам. Но, к сожалению, ваши последние слова не уместны. И, как мне кажется, здесь с вами никто не согласится. Что могут получить туркменские племена от Хивы? Рабство? Обложение данью?.. Я гляжу на лица собравшихся здесь почтенных людей и вижу: не те это люди, которые примут подобный удел...
Восседавшие на роскошных коврах в юрте Ораз-хана участники чрезвычайного совета одобрительно закивали, многие заулыбались и теперь поглядывали на иранского гостя с большим дружелюбием. Самым страшным для Ходжамшукур-хана было то, что никто больше не счел нужным даже возразить ему, его попросту больше не замечали...
— Эх, люди,— заговорил опять Заман-ага, теребя свою длинную белую бороду.— Вы замахиваетесь на не шуточное дело. Дай аллах, чтобы оно принесло пользу народу... Э, да, любезный принц, положим, что вы победите шаха Мухаммеда. Хотелось бы нам знать, как вы потом станете перестраивать государство?..
Будучи уверен, что такой человек, как Салар, не заставит долго ожидать ответа.
— Верно говорите, яшули,— медленно начал мятежный принц.— Мы не собираемся совершать легкую вылазку против шаха Мухаммеда. Чаша терпения народа переполнилась. Каждый день в мою армию вливаются сотни и тысячи новых и новых воинов. Мы хотим избавить народ от страданий и произвола ставленников нынешнего шаха и его самого...
Довлет подметил, что ответ принца не очень удовлетворил Заман-агу, понял мальчик еще, что этот белобородый яшули стремится получить ясное представление о намерениях мятежного иранского принца.
— Даст аллах, высокий гость, и ваше дело окончится удачей,— пристрастно допытывался Заман-ага.— У вас, наверно, есть на примете человек, которого собираетесь вы посадить на иранский трон вместо распутного шаха Мухаммеда?
— Что-что, почтенный яшули, а новый шах сыщется,— с улыбкой ответил принц.— Тревожит вас, каким он будет, этот новый шах,— заговорил принц уже серьезно.— Пока я твердо знаю две вещи: шах Мухаммед больше не достоин править нами; не усидит долго на троне и новый шах, если он не станет смотреть на богатого и бедного одинаково...
Молчавший до этого поэт Молланепес хитро прищурился и, улыбнувшись, сказал:
— Что, Заман-ага, сомневаетесь, способны ли вообще падишахи быть справедливыми?
— Кто его знает, дорогой Молланепес. Но люди поговаривают, что среди сильных мира сего хороших не бывает... Вы человек ученый, скорее разберетесь, где истина.
— В стародавние времена, Заман-ага, жил один падишах по имени Новширван Адыл,— ответил Молланепес.— В книгах описано, что был он настолько справедлив — даже и волос умел разделить в длину точно пополам... Однако многие считают, что с тех пор честность и доброта сильно уменьшились в размерах...
У шахов ли ныне искать справедливость, Если забыли они терпеливость, Если пред рваным чекменем — брезгливость, Может ли быть у владык справедливость?..
— Да, всегда полны мудрости твои стихи, наш дорогой Молланепес,— сказал Гараоглан-хан.— Но безнадежность — плохая прислужница. Сердце вверять ей не следует. Лучше его отдать надежде.
— Это верно, Гараоглан-хан. Но может случиться и такое: пока мы будем надеяться съесть один персик, кто-то придет и обтрясет все дерево,— засмеялся Молланепес.
Рассмеялись и многие шутке поэта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133