..
— Почему ты мне во всем не призналась, Лена? — прозвучал суровый голос Матиаса.— Ты должна была мне все сказать перед свадьбой. Я простил бы тебя...
— Сотни раз собиралась я все тебе рассказать, но не могла вымолвить ни слова. Мысль, что ты станешь презирать меня, что никогда больше не будешь мне вполне доверять, что я паду в твоих глазах, что я не смогу без стыда Схмотреть тебе в лицо, эта мысль заставляла меня молчать до самой свадьбы. Я питала почти суеверную надежду, что мой грех останется тайной. Позже, когда я поняла свое положение, мной овладело страшное отчаяние. Не раз подходила я к тебе с твердым намерением открыть свою тайну. Но тщетно. У меня не хватало мужества причинить тебе такую боль, а себя так опозорить. Мое слабоволие стало моим искусителем. «Счастье твое все равно недолговечно,— говорил мне его голос,— к чему же еще сокращать его? Когда муж заметит твой грех, всему наступит конец. Если он захочет тебя простить — тем лучше...» Еще за день до свадьбы я хотела во всем открыться. Уже несколько дней у меня лежало готовое письмо. Оно осталось неотосланным. И за час до ухода в церковь я отчаянно боролась с собой. Но моя решимость рухнула, как только я увидела твои глаза, сияющие счастьем и радостью. Я не могла вонзить тебе нож в сердце...
И до свадьбы и после мне помогал случай и моя хитрость. Брачная ночь миновала, не возбудив у тебя никаких подозрений,— ты много пил в тот вечер. Ты был неопытен, слепо верил мне и ничего не заметил позже. А я, скрывая свою тайну, научилась хитрить, научилась именно для того, чтобы скрывать ее. Я понимала, что настанет когда-нибудь страшный день, когда уже ничего нельзя будет скрыть, но я старалась отдалить его насколько возможно. Стремясь к тому, чтобы у тебя но возникло подозрение, я не пренебрегала никакими средствами. Я сама придумывала и\ или искала па стороне. Отчаяние и страх обостряли мою мысль, и мне удавалось многое, казавшееся невозможным. Я избегала всех, кто с тобой постоянно сталкивался. А недавно, когда я думала, что вот-вот у тебя на все откроются глаза, мне удалось успокоить тебя намеком: я уже знала, как легко заставить тебя поверить, когда речь идет о таких вещах.
И наконец, когда ужасный день был уже совсем близок, я прибегла ко лжи, которую ты сегодня сам раскрыл. Я знала, как опасен этот обман, па какой шаткой почве он построен, но я по-прежнему надеялась на удачу. Я собиралась переслать тебе письмо, которое убедило бы тебя, что я нахожусь в деревне у матери и там заболела. Но, к несчастью, я тотчас же после своего бегства так тяжело захворала, что не смогла выполнить задуманное. Ребенка я хотела скрывать до тех пор, пока мне не удалось бы с помощью акушерки отдать его чужим людям. Ты мне был дороже моего ребенка. Сама я думала после выздоровления вернуться к тебе и удвоенной любовью хоть сколько-нибудь загладить свою вину. Бог судил иначе и послал предателя, который разрушил мои надежды.
Но я постоянно думала о том, что развязка может быть и несчастливой. Я твердо решила, что в таком случае беспрекословно верну тебе свободу. Я была с тобой счастлива, и, кроме г> того мимолетного счастья, я иного не хотела. Но ты... ты мог меня забыть и найти другое, лучшее счастье. Тебе ведь легко было забыть обо мне — я тебя так подло обманула. Я и сейчас повторяю: если хочешь, я сейчас же уйду с ребенком из твоего дома. Я думаю, у тебя другого желания и нет. Нам дадут развод без всяких препятствий, когда я признаю свою вину. Об одном только прошу: прости, Мати, что я тебя обманула, не презирай меня, не считай мою вину тяжкой, помни, что погибла я не из-за легкомыслия. Я все выстрадаю, я приму безропотно любую кару, только твое презрение мне было бы безмерно горько унести с собой из этого дома... Сжалься надо мной, Мати!
Сухие, жаркие рыдания прорвались в ее голосе. Она была так обессилена волнением и своей исповедью, что склонилась на стоявший у дивана стол, судорожно вздрагивая всем телом.
Матиас молчал.
Он застыл, погруженный в безжизненное оцепенение.
Руки его опустились, нижняя челюсть, даже щеки обвисли, глаза смотрели пустым, угасшим взглядом. Он походил на человека, который убит таким тяжким горем, что и не пытается его осознать и преодолеть. Казалось., ему безразлично, что с ним будет дальше.
А между тем ничего не случилось, кроме того, что девять месяцев назад его жена в течение недели принадлежала другому...
— Иди отдохни, Лена, завтра мы еще поговорим о нашем несчастье.— Голос его после долгого молчания прозвучал глухо, будто издалека.
Лена послушно встала и, словно шаткая тень, скрылась в соседней комнате.
20 ОКО ЗА ОКО
В эту ночь Матиасу Лутцу было не до сна. Он закрыл дверь в другую комнату и принялся шагать из угла в угол. Прошло немало времени, пока он очнулся от своего оцепенения, и у него возникли более отчетливые чувства,, а в сознании всплыли мысли, па которых он уже мог остановиться, которые мог связать в логически последовательную цепь.
Первое, что подобно взрывной волне заполнило его грудь,— был гнев. Гнев против обоих преступников. Тот яростный, все сокрушающий и уничтожающий гнев, который жаждет мести, требует око за око, зуб за зуб и налагает за провинность самую тяжкую кару. И первой сознательной мыслью Матиаса было сейчас же обдумать, решить, какую бы самую жестокую месть найти для ви-повных.
Прежде всего — отомстить насильнику.
Этот человек довершил то, что начал его отец.
Эти люди, отец и сын, навек попрали, втоптали в грязь жизнь и достоинство нескольких человек, разрушили все, что было дорого этим несчастным, и оставили их нагими на оскверненных развалинах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111