Вечер прошел очень весело, затем все отправились спать, чтобы набраться сил для завтрашней прогулки.
Молодежь решила завтра встать очень рано. Девицы и молодые люди тайком сговорились между собой не тревожить мирного сна старших, а самим отправиться часов в шесть утра к морю любоваться восходом солнца. Так оно и случилось. Молодые затемно потихоньку поднялись, быстро оделись и исчезли. Даже Оскар Брандт был причислен к пожилым: он еще сладко похрапывал между двух мастеров, почтенных отцов семейств, а озорная компания давно уже покинула свой ночлег. Бедная мадам Виттель-бах, конечно, тоже осталась: план был сохранен в строжайшей тайне. Одними из первых выбрались на свежий воздух Берта и Матиас Лутц.
Утренняя прогулка по чудесным местам сулила еще большее удовольствие, чем вечерняя. Сверкающая роса покрывала деревья и землю. Взгляд простирался далеко, через холмы и долины. Пена водопада искрилась серебром, лесная зелень казалась еще пышнее. И всюду жизнь, всюду шум и движение! В кустах ликовали птицы, белки прыгали с ветки на ветку, а река, казалось, с еще большей охотой, чем ночью, рассказывала камням какую-то длинную сказку. На смену грустному закату пришла, сияя счастливой улыбкой, утренняя заря, и зеленовато-серая поверхность моря отливала золотом. А потом из-за горизонта огромным огненным шаром встало солнце, и потоки пламени хлынули на море и землю и зажгли все, что доселе дремало во мраке.
— Не правда ли красиво, мамзель Берта?
— Очень красиво, господин Лутц!
Они по молчаливому уговору немного отстали от остальных и стояли друг возле друга, так что их локти почти соприкасались.
— Жаль, что эту красоту так редко видишь.
— Да, очень жалко, что так редко видишь. Господин Лутц вздохнул.
И девица Берта тоже вздохнула.
— Почему вы вздохнули, господин Лутц?
— А вы почему вздохнули, мамзель Берта?
— Потому что... эту красоту так редко видишь.
— И я тоже поэтому.
Пауза. Они смотрели друг на друга и улыбались, а самим было так грустно, что эту красоту столь редко приходится видеть!
— Господин Лутц, а что моя мама скажет?..
— Да, действительно, что она скажет?
— Что мы без нее сюда пошли.
— Да, что мы ее с собой не пригласили.
— Она, конечно, будет бранить меня.
— Мне это будет, конечно, очень неприятно.
— Да?
— Да.
— Столь остроумной и содержательной беседы они еще никогда между собой не вели. Но тайное чувство подсказывало обоим, что сегодня, сейчас между ними что-то должно произойти, по крайней мере может произойти, и это сознание заставляло их робеть и смущаться, точно они были школьником и школьницей.
Гуляющие, пройдя по берегу, повернули обратно, к парку. Берта и Матиас опять сумели незаметно отделиться от общества, и никто не обратил на это внимания. Словно невзначай они попали на дорожку, ведущую дальним кружным путем туда же, куда остальные пошли напрямик. Нельзя сказать, чтобы место, где они наконец очутились наедине, было так уж приметно для посторонних взоров.
— Вы, вероятно, устали, мамзель Берта?
— Да, я очень устала, господин Лутц.
— Вот славная скамейка, здесь мы могли бы отдоч:-» нуть.
— Да, конечно, могли бы... Удивительно, как совпадав ют сегодня наши мысли.
— А разве так не было всегда?
— Возможно, так было всегда, но сегодня я сознаю это особенно ясно,— заявила мамзель Виттелъбах, и взгляд ее стал заметно увереннее.
И они уселись на скамеечку и стали отдыхать.
В кустах беспрестанно стрекотала какая-то невидимая пичуга: чик-чирик! чик-чирик! А на ели каркала большая ворона: кар-р! кар-р! Но собеседники не обращали на это внимания.
Они сидели рядом, друг подле друга, и делали вид, будто с глубоким увлечением любуются природой. Прошло немало времени, прежде чем мамзель Берта заговорила.
— В последнее время у вас такое грустное, озабоченное лицо, господин Лутц,— сказала она, и голосок ее был мягок, как бархат.
— А вы это заметили, мамзель Берта? — ответил Матиас голосом, тающим как мед от огня.
Мамзель Берта стала чертить носком туфельки по песку. И господин Лутц стал чертить носком ботинка по песку.
Птичка в кустах прощебетала: чик-чирик!, а ворона каркнула: кар-р! кар-р!
— Да, я это заметила и хотела бы знать, что гнетет ваше сердце.
— Но ведь вас не может интересовать, что гнетет сердце бедного подмастерья.
— Вы ошибаетесь, господин Лутц.
— Неужели, мамзель Берта? Чик-чирик!
Кар-р! кар-р!
— Я отзывчива к судьбе любого человека, господин Лутц.
— У вас золотое сердце, мамзель Берта!
— И мы с вами так давно живем под одной крышей.
— Уже девять лет. И все же скоро придется расстаться...
— Расстаться? Вы хотите от нас уйти? — Мамзель Берта чуть не вскочила со скамьи.
— Потому-то я так печалюсь.
Чик-чирик, до чего же хитрый парень! — пискнула пичужка.
— Господин Лутц, я вас не понимаю,— сказала девица Берта, и голос ее прозвучал, как соловьиная трель.— Если вам так грустно нас покидать, то и не уходите! Вас ведь никто не принуждает.
— Я вынужден уйти.
— Как? Почему?
— Этого я не могу вам сказать, мамзель Виттельбах.
— Прошу вас, скажите, господин Лутц.
Бог ведает, как это произошло и кто сделал первое движение, но руки их встретились да так и остались вместе.
— Видите ли, мамзель Берта,— сказал Матиас; его правдивая, прямая натура вдруг одержала верх.— Я человек, который стремится пробить себе дорогу в жизни, достигнуть известного положения. Я был крестьянином — стал ремесленником; был учеником — теперь я подмастерье. Я хотел бы стать мастером. Я очень хочу заработать денег. Но в Таллине мне в мастера не пробиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111