— Оя сам еще не понял, что любит Лену. Он был убежден, что отдал свое сердце Берте, или, по крайней мере, у него было твердое намерение на ней жениться, чтобы осуществить свои честолюбивые планы. До сих пор в нем говорил лишь рассудок, а теперь вдруг и сердце сказало свое слово.
— Ты, по-видимому, права, Сусанна. Иначе почему бы он отверг руку Берты Виттельбах, которую я ему предложил. Тьфу, черт, мне и сейчас еще стыдно!
— Ты предложил ему руку Берты?
— Ну да. Так прямо и предложил, а он ее не принял.
— И это была твоя «тонкая хитрость»? Виттельбах засмеялся.
— А все же это была хитрость. Другим способом я бы ни за что не достиг полной ясности. Ты не бойся, я ему не выпалил прямо: «Лутц, я отдаю тебе в жены свою дочь!» Но я так повернул разговор, что Матиас мог бы тут же попросить у меня руки моей дочери. Он, однако, проглотил эти решающие слова.
— И не попросил?
— Молчал, как сурок.
— Значит, мое предположение было правильно... трижды правильно!
— Несомненно, правильно,— подтвердил мастер и до мельчайших подробностей передал жене весь разговор с Лутцем.
Однако он был немало удивлен тем впечатлением, какое произвел под конец его р-ассказ на мадам Виттельбах. До чего же противоречивые чувства мирно уживаются рядом в материнском сердце! До сих пор мадам Виттельбах считала, что для Берты б!удет спасением, если Лутц от нее откажется, и радовалась этой мысли. А сейчас, когда эта надежда должна была вот-вот сбыться, мадам рассердилась.
— Вы только посмотрите па этого мужлана! — с желчной горечью процедила она сквозь спои узкие губы.— Он пронобрещот дочерью Питтельбаха — и ради кого? Ради итой... :пой прислуги! Л же всегда говорила: мужик мужиком и останется!.. Ради бога, Георг, об этом никто в городе не должен знать! Это было бы еще ужаснее, чем если б мы отдали за него свою дочь!
Мастер снова разразился хохотом.
— Ну вот, теперь бедняга Лутц еще и виноват, что не хочет свататься к твоей дочке! А попробуй он посвататься — его бранили бы за эту наглость!.. Ну, скажи на милость, что ж ему, несчастному, делать, чтобы тебе угодить?
— Я понимаю, но это псе из-за Берты,— ответила мадам Ииттельбах, стараясь выйти из затруднения.— Хоть теперь бы вразумил ее господь, чтобы она поскорее покончила с этой историей! Я бы тогда прямо ожила...
Лицо мастера вдруг стало серьезным.
— Ты-то — конечно... а вот Берта? — промолвил он,— Ты же сама рассказываешь чудеса о власти и силе любви. Твоя дочь действительно любит этого человека, это несомненно; ты не боишься, что она, лишившись его, будет несчастна?
— Это уж предоставь мне, это моя забота!
— Гм, гм, твоя забота! — повторил Виттельбах, медленно поднимаясь.— По-моему, эту историю как ни поверни, все неладно. Черт его знает, я к этому парню всей ду-
, шой привязался, и не будь здесь, в проклятом Таллине, столько злых языков, Лутц давно мог бы преспокойно посвататься к моей дочери...
Он порывистым движением швырнул окурок сигары в пепельницу и быстро вышел.
Через несколько минут к матери явилась Берта. В своем светлом утреннем капоте, с небрежно подколотыми волосами, слегка напудренная — мадам Виттельбах была, кстати, близорука,— девушка действительно выглядела бледной и больной; к тому же она сумела придать своим глазам, движениям, всему облику такой усталый, изнуренный вид, что отзывчивое материнское сердце пронизала острая боль. Мадам Виттельбах с необычной нежностью обняла и поцеловала дочь.
— Ты опять плохо спала?
В ответ Берта утомленно махнула рукой.
— Папа скоро пошлет за билетами в театр. Сегодня ставят «Орлеанскую деву»...
— Я знаю, мама.
— Ты уже посмотрела образцы материй для платьев? У меня после обеда будет время...
— Это не к спеху. Я еще ничего не выбрала.
— А ты знаешь новость, Берта? Гейнрих Мюллер вчера вечером поколотил свою молодую жену. В доме ссора! Давно ли поженились — и ужо ссоры и раздоры! Разве я не говорила, что этот брак не может быть счастливым! Такой грубиян, невежда, как этот Мюллер! Да, теперь родители рады бы забрать дочку обратно, но...
— Мама, это меня нисколько не интересует,— хмуро и пренебрежительно произнесла Берта.— Скажи лучше, долго ли эта чужая особа будет жить у нас в доме?
— Лена?
— Эта так называемая швея, которой и шить-то нечего.
— Как так! У нее всегда есть работа!
— Которую с трудом для нее подыскивают.
«Ага-а! — подумала мамаша.— Огонек уже тлеет! Ну, разве я не была права!»
— Но, милое дитя, ты ведь знаешь, как обстоит дело с этой девушкой! Мы дали ей у себя убежище. Нельзя же ее выбросить па улицу, там она сразу попадет в руки полиции.
— Но вы же и сами из-за нее пострадаете! Что, если папу посадят на несколько недель в тюрьму за укрывательство беглой?
Госпожа Виттельбах в душе улыбнулась.
— Ну, папа знает, что делает,— возразила она успокоительно.— У него, по-видимому, нет никаких опасений. Он ведь укрывает у себя не какого-нибудь преступника, а ни в чем не повинного человека, которого преследуют.
— Ни в чем не повинного! — вспыхнула Берта.—- Откуда вы это знаете? Есть ли у вас хоть малейшее доказательство ее невиновности? Вы верите тому, что она вамговорит, а все это может оказаться ложью. Откуда вы знаете, кого приютили в своем доме? А если она беглая воровка?
— Берта, ты, видимо, и сама не веришь тому, что говоришь! Разве похожа эта девушка на преступницу? Она принесла с собой только маленький узелок — краденого в нем наверняка не было...
— Вы, значит, судите только по внешнему виду! — резко рассмеялась мамзель Берта.— Как будто у злоумышленника не бывает самого привлекательного лица!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111