При этом юное существо забывало, насколько ему разрешается раскрыть рот, должна ли быть при этом видна полоска зубов и на какую именно ширину.
На полпути, в Вяна-Иости, у трактира «Золотое солнце», была сделана остановка, чтобы дать передохнуть лошадям. Мужчины заказали пива и лимонаду, кто-то сел за дряхлое, утомленное долгой жизнью фортепиано, издававшее звуки, походившие скорее на стоны, и с трудом извлек из него какую-то польку. От компании робко отделились две пары и прошли в танце несколько кругов по выщербленному полу; к ним присоединились еще две... Но тут прозвучал суровый окрик мамаш: «Довольно! В трактирах не танцуют!» И через несколько минут общество двинулось дальше.
От трактира экипажи свернули на другую дорогу, по направлению к мызе Вяпа, а когда миновали мызу, через какой-то час вдали показался большой прекрасный парк замка Йоа, а вскоре донесся и шум водопада.
Мыза Йоа принадлежала в то время графу Бенкендорфу. Окрестности замка были одним из самых прекрасных поэтических уголков Эстонии; граф Бенкендорф ценой больших затрат, призвав на помощь декоративное искусство, превратил это место в живописный парк. Чистые песчаные дорожки пересекали во всех направлениях густой смешанный лес, со вкусом расположенные клумбы украшали самые привлекательные места, легкие дугообразные мостики висели над водой; а там, внизу, между скалистыми берегами пенилась река, устремляясь к шумящему невдалеке морю. Всюду стояли скамейки и столы; на пути ручейков и источников, бегущих меж скал по склону высокого берега, были устроены искусственные запруды, образуя тут и там маленькие водопады; еще пониже вода из них собиралась в глубоких раковинах, похожих на гигантские чаши, и далее, переливаясь через край, струилась под размытыми ею скалами и сбегала в реку.
Вершиной и венцом всего этого великолепия был, конечно, водопад. Среди очаровательного парка против виллы, построенной в стиле замка, увенчанной башенками, река Кейла низвергается вниз, через край плитнякового пласта, потоком в восемнадцать футов вышины и дробится о гранитные пороги и огромные камни. Весной и осенью, когда вода прибывает, вид водопада, шумного, рокочущего, брызжущего белой пеной и вздымающего облака брызг, довольно внушителен. Высокие скалистые берега реки, окаймленные темной зеленью лесов, дополняют эту романтическую картину.
В местной харчевне были комнаты для участников загородных прогулок. Здесь отдыхали, ели, пили, танцевали и оставались на ночлег. Для постелей добывали солому или соломенные матрацы, а подушки и одеяла обычно привозили из дому.
Когда общество прибыло в Йоа, солнце уже опустилось в море, за лесом; на горизонте еще пылала заря, осыпая золотом и пурпуром лес, гладь реки и пену водопада. Деревья и кустарники стояли еще в летнем уборе, лишь местами на темно-зеленом фоне выделялось желтой или огненно-красной листвой, словно объятое пламенем, прихотливое деревце.
Компания и не думала об отдыхе. Тотчас же решили идти к водопаду, а затем через лес на побережье. Кругом разливалась сладостная тишина, нарушаемая лишь монотонным шумом водопада. Лесной дух неслышными шагами бродил по парку и убаюкивал своих детей. Замерла листва деревьев, не шелохнулись чашечки цветов, спали птицы, спрятав клювы под крыло. Лишь изредка раздавался всплеск рыбы в реке да с моря долетал печальный крик чайки.
В этом торжественном безмолвии, будившем в душе сокровенную страстную тоску, не одна молодая рука тайком искала руку, не одни девичьи глаза встречали ответный взгляд.
С Матиасом Лутцем этого не происходило. Госпожа Виттельбах прицепилась к своей дочери как репей. Если и случалось, что, заговорившись, она немного отставала от Берты и Матиас пытался приблизиться к девушке хотя бы вместе с другими гуляющими,— мамаша тотчас же словно из-под земли вырастала и увлекала дочь поближе к какому-нибудь другому кавалеру, более достойному по сословному положению. Таковым мадам Виттельбах считала даже Оскара Брандта. Дела его, наверное, пошли бы отлично, если бы он сумел тронуть сердце девушки. Однако оно оставалось холодным, и Берта нсякий раз ухитрялась незаметно освободиться от общества Брандта.
Вскоре перед зрителями открылась морская гладь, мерцающая всеми красками заката. На берегу, по обе стороны речного устья, по краям белеющей песчаной каймы, стояли одинокие хижины рыбаков; возле них на столбах сушились сети. Детишки с белыми как лен волосами, в одних грязных рубашонках, сидя на корточках, играли на песке или швыряли обруч на траве.
Из барышень одни находили картину поэтической, другие— живописной. Слышались возгласы восхищения, чувствительные вздохи. Кое-кто пустился в глубокомысленные рассуждения насчет этой «сладостной идиллии». А Матиасу Лутцу при виде этих жалких закоптелых лачуг и ползающих вокруг детей с большими животами и тонкими ножками припомнилось его собственное детство, и сердце у него сжалось. Эти барышни, дамы и господа, находившие картину столь поэтической, и не подумали спросить, сыты ли эти малыши и не холодно ли им в одних посконных рубашонках. Но Майт знал, чем кормят этих детей, он видел, как они, посиневшие, дрожат от холода. Как только внимание общества было чем-то отвлечено, Матиас подошел к детям, заговорил с ними и сунул им несколько бутербродов, взятых с собой на прогулку.
Когда компания снопа вернулась к харчевне, над морем и лесом уже простиралась мгла и в небе мигали звезды. Постели в двух комнатах — в одной для дам, в другой для мужчин — были уже приготовлены, на двух длинных столах с грубыми крестьянскими скатертями, был накрыт ужин — большей частью из того, что захватили из дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111