Эти сословные различия обнаруживались не только в закрытых клубах, но и в ресторанах, открытых для всех. У каждого сословия — свой круг знакомых, у каждого сословия — свой кабачок. Дворянин посещал Акциаклуб, крупный торговец — Клуб черноголовых, ремесленник —- клуб Кану та. Литераторы, художники, высшее офицерство делились, смотря по тому, с кем они были связаны знакомством, между первыми двумя клубами. В ресторанах — та же картина. Если дворянин и «литератор», как называли интеллигентов свободных профессий, были завсегдатаями ресторана Иптельмана, то купец склонялся к Фаренгольцу, а ремесленник довольствовался Гартмутом и Коффским.
Однако клуб ремесленников — Канут — удостаивался частенько, обычно в поздние ночные часы, и посещения высоких гостей из привилегированных сословий. Они являлись либо из Акциаклуба, из соседнего Дома черноголовых или из какого-нибудь ресторана; чаще всего то были
1 «Черноголовыми» назывались члены союза крупных торговцев, считавшего своим покровителем св. Маврикия, изображавшегося в виде арапа.
молодые помещики, студенты-корпоранты в трехцветных шапочках, сынки крупных торговцев и т. п. Под хмельком человек забывает многое, забывает иной раз даже сословные различия и предрассудки. Так было и с молодыми господами, о которых мы говорили. Или, вернее, эти молодые господа и не считали, что грешат против своего сословного достоинства, появляясь иногда в обществе обычно столь презираемых ремесленников,— ведь знатные посетители приходили сюда не для того, чтобы повеселиться вместе с хозяевами, а чтобы поиздеваться над ними или своим озорством нарушить их веселье. Особенно часто бывало это на различных празднествах: и танцевальных вечерах. Горе тогда распорядителям праздника, следящим за порядком, горе и бюргерским барышйям, которым пришлись не по душе грубые шутки высоких 1 остей! В большинстве случаев такое посещение кончалось какой-нибудь грубой выходкой, которая заставляла терпеливого и почтительного распорядителя указать гостям на дверь.
Это проделывалось, разумеется, с учтивостью, доведенной до крайности, ибо мещанин всегда старался быть изысканно вежливым с лицами из высшего общества, желая этим показать свою собственную благовоспитанность, а также имея в виду свою коммерческую выгоду. Более суровые приемы применялись обычно лишь к самым заурядным озорникам. В гильдии Канута практиковались в те времена два способа выпроваживания нежелательного гостя: «с помпой» и «без помпы». За более тяжелые провинности полагался первый способ, за незначительные проступки — второй. В тех случаях, когда возникало сомнение, насколько тяжко согрешил гость и какого наказания он заслуживает,— обвиняемому с глазу на глаз или в присутствии третьего лица предлагали вопрос: как ему самому желательно быть выброшенным за дверь — «с помпой» или «без помпы». Бедный грешник мог сделать выбор, сообразуясь со своим сословным достоинством или с требованиями своей совести. Человек, который хотел исчезнуть без особой пышности, согласно старому доброму обычаю, просто сам убирался прочь из клуба. Тот же, кого толкало тщеславие или кому распорядители хотели оказать особую честь, должен был предварительно пройти церемониальным маршем через клубные помещения. Распорядители в полном составе окружали его, во главе шествия становился оркестр, и под оглушительные звуки музыки процессия направлялась через весь парадный зал в вестибюль, где сопровождаемый такими почестями грешник натягивал пальто и под гром веселого марша отправлялся на свежий воздух.
Если такой озорник оказывался неисправимым и повторял свои выходки или как-либо иначе серьезно грешил против добрых нравов и приличий, ему закрывали доступ в клуб или исключали из членов клуба на несколько месяцев или даже лет. Самым долгим сроком наказания было девяносто девять лет. Людей, которые смогли дождаться конца этого срока, быто, говорят, немного.
Из всех клубов именно в Кануте чаще всего случалось такое смешение сословий. То же самое происходило и в некоторых кабачках.
Один из таких трактиров находился за воротами, ведущими с улицы Нунне, на Кэйсмяги, в глубине узкого, немощеного темного тупичка. Кабачок назывался по шутливой кличке его низенького горбатого хозяина Андерсона — «Хромая лягушка» (Ьашпег РгозсЬ).
Большие фруктовые сады и огороды, находившиеся чаще всего в аренде у русских огородников, покрывали в то время обширную площадь за воротами Нунне — от Кэйсмяги до дороги в Теллископли — между прочим и то место, где сейчас стоит Балтийский вокзал с прилегающими к нему железнодорожными мастерскими. Среди садов виднелись приветливые домики предместья, куда жители Таллина выезжали летом на дачу. Тут и стоял в свое время знаменитый трактир «Хромая лягушка», самая заурядная харчевня, какие бывают в слободках, с кегельбаном и не очень-то просторными и чистыми комнатами.
Завсегдатаями этого трактира были моряки, ремесленники и мелкие торговцы. В иные дни, чаще всего по субботам, здесь собирались и люди более высокого круга, за исключением, конечно, аристократов. В «Хромой лягушке» можно было тогда встретить учителей городских учебных заведений, врачей, адвокатов — они пили, пели и сшибали кегли. Но эти люди, появление которых в «Хромой лягушке» могло показаться своего рода чудом, были не таллин-цы, не «прибалтийцы», а немцы, прибывшие из-за границы.
В обеих высших школах Таллина — губернской гимназии и Вышгородской школе—преподавателями были большей частью иностранцы. Им не по душе была замкнутая, до нелепости стесненная сословными перегородками и тюремными решетками светских условностей жизнь местного общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111