.. О, как бы я хотел никогда тебя больше не видеть!
Он упал на диван навзничь, закрыл лицо руками и стал всхлипывать, как ребенок.
Лена, понурив голову, вышла в другую комнату и закрыла за собой дверь.
Утром Лутц опять не пошел на работу. Слишком скверно он себя чувствовал. Голова у него раскалывалась от боли, руки дрожали, во всем теле чувствовалась такая усталость, разбитость, такое изнеможение, точно после тяжелой болезни. Подперев голову руками, он молча сидел у окна. Лена позвала его пить кофе.
И таком беспомощном состоянии человек становится покорным, соглашается, ищет дружеского слова и поддержки.
— Лена,— умоляюще сказал Матиас, садясь за стол,— я, может быть, вчера наговорил глупостей... ты не обращай внимания, прости меня. Ты ведь видела, какой я был.
— Ты не сказал ничего глупого,— ответила Лена.— Все, что ты говорил, было правильно, и я знаю — ты и сегодня думаешь то же самое, что вчера мне высказал... Мати, прошу тебя, давай положим этому конец! К чему тебе напрасно мучиться! Мы не можем больше оставаться под одной крышей.
Матиас посмотрел на ее измученное, нервно подергивающееся лицо, и чувство сострадания потоком хлынуло в его душу. В эту минуту ему казалось, будто это он виноват, будто это он совершил несправедливость, показал себя безжалостным деспотом по отношению к этой ни в чем не повинной женщине... Крепко, горячо схватив ее за руку, он воскликнул:
— Лена, мы не расстанемся, мы не порвем друг с другом, что бы ни случилось! Я забуду все, я все вырву из своей памяти, я буду думать только о том, чем ты была для меня до сих пор. Я не в силах с тобой разлучиться, жить без тебя. Губер знает меня лучше, чем я сам,— он сказал мне: «Мати, если ты ее любишь, ты не оттолкнешь ее от себя». И я не оттолкну тебя, Лена, я теперь знаю свой долг!
Молодая женщина смотрела ему в лицо сквозь слезы. Матиас почувствовал, как рука ее вздрогнула в его ладо-пи, как Лена задрожала всем телом, точно в лихорадке.
— Мати,— шепнула она, обнимая голову мужа и прижимаясь губами к его волосам,— я буду работать для тебя, буду твоей служанкой, твоей рабой, пока моя душа не покинет тело! Я буду только воздухом, который незаметно тебя окружает,— у меня не будет ни требований, ни желаний, ни нужды! Если я в состоянии чем-нибудь искупить свою вину, заставить забыть о пей — я все сделаю! Мати, вся моя жизнь будет одной лишь благодарностью — благодарностью за то, что прощаешь меня, за то, что ты сейчас сказал!
И они замерли в долгом объятии. Для них настал радостный праздник примирения.
21 НОЧНЫЕ ПРИЗРАКИ
Начиная с этого дня Матиас Лутц стал прилагать все усилия, чтобы вернуть утраченное душевное равновесие. Он аккуратно являлся на работу, вечера проводил дома, с Леной был ласков, как и прежде, и избегал думать и говорить о чем-либо, что могло напомнить недавние тяжелые события.
Молодой женщине теперь дышалось легче, она уже спокойнее смотрела в будущее. Она делала все возможное, чтобы рассеять мрачные мысли мужа, излечить и успокоить его израненную душу, снова сделать для него дом приятным и милым. Она подчинила себя, все свое существо, все свои желания и помыслы воле мужа, превратилась в его покорную, бессловесную тень. И Матиас, казалось, успокоился, достиг душевного умиротворения, примирения с прошлым или, по крайней мере, был на пути к тому.
Но Лена поддалась обману ненадолго — ее любящие глаза были слишком зоркими, а Матиас но смог долго владеть собой: страсти, кипевшие в его душе, были слишком сильны. Молодая женщина стала с возрастающим страхом замечал,, что Матиас проводит ночи без сна, что он борется с мыслями и чувствами, которые сильнее его, которые подтачивают его изнутри, как неуловимая и неизлечимая болезнь. Его спокойствие и равнодушие, выказываемые в те минуты, когда за ним наблюдали, были только маской. Да и тут он временами невольно сбрасывал ее, так что настороженный взгляд и чуткое ухо жены улавливали отзвук его волнений.
Лена заметила, что муж с каким-то страхом держится как можно дальше от ребенка, которого она принесла в его дом. Казалось, ему было мучительно даже смотреть на это крошечное беспомощное существо; при виде его в груди Матиаса закипали недобрые чувства, которых он так боялся. Впрочем, Лене это было понятно. Ребенок постоянно напоминал ему о случившемся, и Матиас снова принимался думать о своем враге и о падении жены. Только время могло притупить остроту этой обиды и залечить раны. Лена прятала ребенка, чтобы он не попадался на глаза Матиасу, и в то же время приучала себя к мысли, что, когда малыш чуть подрастет, она предложит Матиасу отдать его чужим людям в приемыши. Это успокоит Матиаса, помоя^ет ему забыть прошлое.
Но — увы! — ночные призраки, с которыми Матиас Лутц вел отчаянную тайную борьбу, были сильнее, чем предполагала несчастная женщина. Они сломили его раньше, чем он успел оправиться от удара и все забыть; и он покорился, так как не смог победить их.
Это сказывалось в той беспорядочной жизни, которую опять повел Матиас. Его привязанность к своему теплому, уютному дому ослабевала. Он, казалось, боялся проводить здесь долгие вечера и еще более долгие воскресные дни. Он старался как можно меньше бывать дома и большую часть свободного времени проводил в городе. Он чуждался своего дома. Не здесь он теперь искал успокоения. Он искал его, к несчастью, в таких местах, которые раньше презирал, которые старательно избегал,— он искал утехи в кабаках.
Человек, поставленный в определенные условия, в силу неизбежности свыкается со всем; свыкается с обстановкой, людьми, развлечениями и привычками, которые раньше ему были чужды, внушали отвращение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111