его не хотели принять, он не годился в ученики, несмотря на его горячее желание работать и природные способности!
Но на другое утро он снова отправился в путь. В Таллине ведь наверняка есть еще столярные мастера! И действительно, он разыскал еще одного, к тому же самого важного и известного в городе. Это был мастер Виттель-бах, державший на улице Ратаскаэву мастерскую, где работало много подмастерьев и учеников.
Майт вошел прямо в мастерскую. О, как здесь визжали рубанки, как летели стружки! Венду насыщен мельчайшей пылью и тем особенным, приятным запахом древесины, который Майт так любил. Пол густо устилали стружки, опилки и обрезки дерева. Там и сям стояли не совсем еще готовые шкафы, комоды, стулья, столы и части к ним. Подмастерья и ученики, одетые в холщовые синие полосатые блузы и штаны, работали за длинными верстаками. Одни строгали, другие клеили, третьи сколачивали деревянными молотками выструганные доски, четвертые трудились над резьбой по дереву.
На приветствие деревенского парнишки, поздоровавшегося по-эстонски, почти никто не ответил. Подмастерья, бросив на вошедшего вопросительный взгляд, продолжали работать; каждый, по-видимому, предполагал, что мальчика спросит кто-нибудь другой, зачем он пришел, да так никто и не спрашивал. А мальчики-ученики, и постарше и помоложе, подмигивая друг другу, потешались над короткими штанами и постолами крестьянского парня.
Наконец один из взрослых подмастерьев спросил Май-та, что ему здесь нужно.
Мальчик ответил, что хотел бы поговорить с мастером.
Какое у него дело к мастеру?
Этого Майт сказать не хотел. После вчерашнего безуспешного хождения он стал недоверчивым; он боялся как бы подмастерья не уговорили хозяина отказать ему. Самому мастеру хотел он изложить свою просьбу ясными и убедительными словами. Его проводили в квартиру мастера, которая помещалась тут же, через коридор.
Майт вошел в большую, скромно убранную комнату, в которой, однако, все, начиная от мебели и кончая стенными часами и рамками на картинах, говорило о довольстве и уюте. «Хорошо здесь жить!» — невольно подумалось Майту. Окна были украшены шторами домашней вязки, пол, выскобленный до белизны, устлан домоткаными половиками, столы и комоды — пойрыты скатертями собственного изготовления; со стен глядели олеографии, большей частью портреты и пейзажи, довольно примитивные, но приятно оживлявшие комнату своими яркими красками. И в этой комнате, и в соседней, видневшейся через дверь, все дышало мирным домашним теплом.
Мастер Виттельбах с семьей — супругой и двумя дочерьми — сидел за кофе и курил сигару, приятный запах которой Майт почувствовал еще издали. Когда мальчик с поклоном вошел в дверь, оказавшуюся незапертой, все четверо с любопытством повернули к нему головы.
Смущенный тем, что его слушает несколько человек, в том числе две молодые женщины, Майт высказал свою просьбу довольно нескладно и сбивчиво. Но он смутился еще больше, когда увидел, что высказанное им желание поступить в ученики к мастеру Виттельбаху привлекло к нему особое внимание всех сидящих за столом. Дочери мастера, взрослые барышни, наклонились друг к дружке и, улыбаясь, что-то одна другой шепнули; мадам Виттельбах, сухопарая, бледная, остроносая особа, смерила паренька высокомерным взглядом с ног до головы, а сам мастер, погладив свою круглую седую бородку, спросил прежде всего па ломаном эстонском языке, сколько Майту лет.
— Такой большой ученик мне не годится,— сказал он, покачав головой.— Да и по-немецки ты говорить не умеешь. Как тебе вообще пришло в голову стать ремесленником? Ты же крестьянин, должен землю пахать.
Майт стал объяснять. Он говорил о том, как любит столярное дело, обещал научиться немецкому языку как можно скорее. Упомянул он и о своих способностях к лепке и резьбе.
— Какие же, например, работы ты выполнил? — спросил мастер.
И Майт ответил, краснея:
— Я сделал ветряную мельницу, за которую мне один барон заплатил тридцать пять рублей.
— Вот как! — воскликнул мастер чуть насмешливо.— Жаль, что я не могу посмотреть на эту драгоценную мельницу. Но думаю, что я за нее не дал бы так дорого, как этот богатый дуралей-барон. Но в ученики я тебя все-таки принять не могу. Мне, правда, нужен был бы еще один ученик, но я возьму кого-нибудь из сыновей бюргеров. Я всегда так делал.
Лицо Майта все больше омрачалось. Значит, и этот мастер, чье добродушное, ласковое обхождение так правилось Майту, хотел по принять!
— Господии мастер, возьмите меня на испытание хоть на малый срок,— попросил он.-— Я буду таким усердным учеником, какого у вас никогда еще не было! Немецкому языку тоже сейчас же начну учиться и от других и по книжкам! Я думаю, что человек захочет сделать, того и добьется.
Смиренная просьба Майта тронула пока только дочерей мастера. Они окинули мальчика оценивающим взглядом,— девицы по своей наивности считали себя очень проницательными,— и старшая барышня сказала отцу по-немецки:
— Ты бы действительно мог его взять на испытание. Он смышленый крепкий паренек и, как видно, работы не боится. Посмотри, какой у него решительный подбородок и какой предприимчивый нос!
— И уши у него нисколько не оттопыриваются,— заметила младшая сестра.
— А 1то что — хороший признак? — рассмеялась мадам Виттельбах.
— А разве такие вот большие, торчащие уши — это так красиво? — обиженно возразила девушка.
— Ах, вот оно что — тебе нравятся его уши, а твоей сестре — его подбородок и нос,— продолжала мамаша в шутливом топе.— Знаешь, Георг, тогда, пожалуй, тебе стоит принять этого мальчика на испытание — твоим дочкам он по душе пришелся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111