Ярость противника только подстрекала Матиаса — он теперь с удвоенной силой стремился к цели. Ибо месть сладка.

7 ДЕЛО У МАТИАСА ИДЕТ НА ЛАД
— Так кого же из вашего почтенного дома мы включим в список? Прежде всего, конечно, Берту. А вы что скажете, мама и папа? Осенью Йоа выглядит прямо божественно, зеленый лес в красных и желтых узорах! И ты, папа, не бойся — тебе не придется обливаться потом: сейчас осень, прохладно, и ни одна частичка твоей драгоценной особы не растает.
— А ночь я должен провести без отдыха? Благодарю покорно! — возразил мастер Виттельбах своей старшей дочери.— Знаю я эти загородные прогулки, особенно в Йоа: по дороге тебя так растрясет на камнях, что и костей не соберешь, а потом изволь бегать по лесу сломя голову, и спать уложат тебя на соломе или на сене — мерзни там в сырости, пока весь не закоченеешь. Да и удастся ли глаза сомкнуть? Вы, молодежь, болтаете и визжите всю ночь напролет... Нет, меня лучше оставьте в покое!
— И меня тоже,— решительно сказала мамаша.— Если бы куда-нибудь поближе, чтобы в тот же день вернуться. А то в Йоа! Ехать за тридцать верст, да еще и ночевать бог весть где! Нет, для этого и я уже слишком стара!
В глубине души Эмилия и Берта были очень довольны, что родители с ними не едут: сестрам тогда пришлось бы все время находиться под их присмотром, а это было бы очень скучно. Но для виду, приличия ради, сестры принялись их уговаривать и оспаривать их доводы. А когда и это не помогло, сестры, опять-таки приличия ради, сделали грустные мины. Они все же хотели бы, чтобы папа к ним присоединился,— он был приятным и веселым спутником. Но мама, с ее вечными нотациями, во время таких увеселений, когда молодежи хочется вздохнуть посвободнее, была сущим наказанием.
— Жаль, очень жаль,— повторила госпожа Эмилия Штернфельд, пухленькая веселая молодая женщина: она вместе со своим столь же упитанным и жизнерадостным супругом взяла па себя устройство этой прогулки.
— Значит, из нашего дома записать больше некого, кроме моей сестрички и... кого бы из наиболее толковых подмастерьев? Конечно, господина Брандта?
Берта сморщила носик.
— Ну, он, может быть, и толковый, но веселья от него ни на грош — ты же сама знаешь. Лучше бы его не приглашать.
— Но кого же тогда? Я же забыла ваших подмастерьев.
— Прежде всего, конечно, Матиаса Лутца,— воскликнула Берта таким тоном, точно досадовала на сестру за ее излишний вопрос.— Это ведь само собой разумеется!
По неизвестным причинам мадам Виттельбах была в это утро мрачно настроена, что, впрочем, случалось с ней нередко. А теперь у нее был предлог излить свою досаду, облегчить щемящее сердце. Она смогла продолжить свою проповедь, которую раньше уже несколько раз начинала. То, что замечали десятки глаз в их доме, мадам Виттельбах заметила уже давно: она ведь была мать, да к тому же еще и мадам Виттельбах.
— Ах, вот как—«прежде всего»? Ах—«само собой разумеется»? — начала она, хлопнув ладонями по столу.— Слышишь, Георг? «Прежде всего—Матиаса Лутца!» «Само собой разумеется — Матиаса Лутца!» Матиас Лутц тут, Матиас Лутц там! Матиас Лутц сегодня, Матиас Лутц завтра! Без Матиаса Лутца ничего на свете не существует, без него нельзя и за город выехать!.. И так думает твоя дочь, Георг! твоя сестра, Эмилия! И это тянется уже давно — этот позор, это... это безобразие... Матиас Лутц должен, видите ли, с фонарем идти встречать барышню, когда она задерживается в гостях дотемна, а барышня всегда задерживается дотемна, потому что у Матиаса Лутца есть тогда повод идти за барышней... То Матиасу Лутцу дают книжку почитать, то с ним советуются по поводу новой вышивки, то с ним болтают па крылечке, то его зовут по воскресеньям на чашку кофе... А если у Матиаса Лутца скоро день рождения — тут уж барышня не знает ни сна, ни отдыха — такая спешка! Тут и шьют, и вяжут, и вышивают, чуть ли не в кровь пальцы себе исколют!.. Так скажите же мне на милость, люди добрые, что все это значит? Ты уже не дитя, должна бы сама знать, что прилично и что неприлично. Должна бы хоть немножко беречь доброе имя нашей семьи! Все в доме уже зубоскалят на твой счет — у них ведь есть и глаза и уши...
— Мама, я ничего тайком не делаю! — воскликнула Берта, и уши ее запылали.
— Тайком! Этого еще не хватало! — Мадам Виттельбах, обуреваемая жаждой битвы, уперлась руками в бока.— А только кто тебя знает! Мне ведь за всем не уследить! Ты мне скажи одно: откуда такая необыкновенная дружба, что такое за нею кроется? К чему это... как бы сказать?., эта бессмысленная пустая игра? С такими, как Матиас Лутц, девушке нашего круга не пристало общаться!
— Матиас Лутц — наш лучший подмастерье,— попыталась защищаться мамзель Берта; румянец залил ее щеки до самых глаз.— Это папа твердит каждый день.
— Ах, вот как! И поэтому ты должна с ним дружить! — ядовито усмехнулась мамаша.— Я вижу, все это очень подозрительно. Мне надо во все глаза следить, да и тебе, Георг, тоже! Того требует честь нашего дома — твоя дочь, видно, совсем забывает о ней.
Мамзель Берта рассердилась. Глаза ее сверкнули.
— Я считаю, что ребенку моих лет надзора и присмотра уже не требуется,— ответила она резко.— Я и сама давно знаю, как должна вести себя дочь мастера Виттель-баха, что велит мне честь нашего дома. Я нисколько не роняю ни своего достоинства, ни чести семьи, если иногда обращаюсь с приветливым словом к честному, порядочному и учтивому человеку, который так давно живет у нас в доме, который, можно сказать, здесь вырос.
— Но у нас ведь есть и другие подмастерья, которые тоже у нас были в учениках! Почему же ты их не осчастливила своим вниманием?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111