Он чувствовал, что между ним и другими деревенскими детьми есть какая-то разница, и разница эта не в его пользу. Это угнетало его. Это оскорбляло его самолюбие. Его часто видели заплаканным. Никто не знал, отчего он плачет. А так как у Майта натура была не только впечатлительная, но и деятельная, то слезами дело не ограничивалось — он задавал своим противникам хорошую взбучку. При этом ему помогала его физическая сила и удивительное проворство.
Майт Лутс замечал, что люди видят какую-то разницу не только между ним и другими деревенскими детьми, но и между ним и его младшими братом и сестрой. Почему только его задирают и дразнят «баронским сыном», а Юку и Анни не трогают? Почему только у него будто бы где-то на чужой стороне есть таинственный «папаша», а у Юку и Алии его нет? Почему издеваются только над ним? Майт стал думать, доискиваться правды. Как курица, роясь в мусоре, ищет зерно, так и паренек стал искать в неизвестности, его окружавшей, зерно истины. Приглядываясь ко всему, прислушиваясь, он ловил слова на лету и связывал их в единую цепь, звено за звеном, и эта цепь с каждым годом делалась все длиннее, ровнее. Он ставил в ряд различные события, и этот ряд все рос, приобретал последовательность, смысл. Он слушал разговоры мальчишек-пастушков, когда пас с ними скот в лесу, болтовню парней на пашне, когда рядом с ними шел за плугом. Дома он следил за отцом и матерью, разгадывал и запоминал их слова, выражения лиц.
Два мелких и как будто вовсе не значительных случая из раннего детства запечатлелись в памяти Майду: он смог их объяснить только через несколько лет.
Як из Конна был обычно кроток, как овца, по хмельное подчас превращало его в волка. Во всяком случае, он показывал зубы, хотя укусить и не решался. Он всецело находился под влиянием жены и слушался ее, как мальчишка. Осмеливался перечить ей, лишь когда бывал пьян.
Майт помнил, как однажды отец пришел домой, пошатываясь, и мать встретила его градом ругательств. Он сказал ей что-то наперекор. Хлоп! И Як получил звонкую пощечину. Но не ответил ударом. Его ослабевшее тело выпрямилось, сонные, безжизненные глаза сверкнули, он протянул длинную костлявую руку, словно показывая куда-то вдаль, и бросил жене очень, очень гадкое слово. Его наградили еще одной затрещиной. Но и тут Як не ответил ударом. Он шагнул к двери и стал, как бешеный, бить кулаками о косяк. Он скрежетал зубами, бил в дверь и кричал: «Я ему, дьяволу, покажу! Я его убью!»
Какому противнику он угрожал — Майт не понял. К матери это не относилось, на ней Як мог бы тотчас же сорвать свою злобу.
Второй случай был точно такой же. Разница была лишь в том, что на этот раз Як не стал колотить о косяк двери, а когда Лийзу его ударила, он сел на пол у печки и... жалобно заплакал.
Майт долго глядел на него из угла. Потом вдруг подошел к Яку, положил руки ему на плечи и шепнул:
— Отец, не плачь!
И Як сквозь слезы посмотрел мальчику в глаза и перестал плакать...
Своим догадкам Майт искал подтверждения у родителей. Видя, что они все от него утаивают, он попытался достигнуть цели окольными путями. Он расспрашивал людей обиняком, сторонкой, говорил одно, а в виду имел другое. Наконец он подружился с одним из деревенских парней, которому смог довериться. У него Майт выпытал, что говорят в деревне о нем и его родителях. То, что он узнал, совпадало с его собственными догадками и наблюдениями. Теперь не хватало только откровенного признания родителей. Жгучее желание во что бы то ни стало его добиться охватило Майта. Узнать правду, любой ценой узнать правду — к этой цели он стремился с железным упорством.
Попытки что-либо выведать у отца ни к чему не привели.
Когда Майт без долгих слов спросил его: «Скажи мне, чей я сын,— твой или барона, владельца мызы Р.?» — Як уставился на него, разинув рот. Мальчику пришлось повторить свой вопрос. Тогда Як, пи слова не говоря, повернулся к нему спиной. А когда Майт чуть ли не со слезами стал умолять ответить ему, сказать правду, Як сперва заявил, что Майт — его сын, а потом уклонился от разговора.
— Да что ты меня спрашиваешь? Я отец, а отцов такие дела не касаются, спроси у матери.
Майт спросил у матери. Спросил в тот же день. Он стал прямо перед ней — высокий, крепкий четырнадцатилетний парень,— посмотрел ей в глаза сверлящим взглядом и сказал:
— Мать, зачем ты лжешь, что Як мой отец? Мой отец — барон с мызы Р.
От этих неожиданных слов и жесткого, резкого тона Майта Лийзу онемела. Она покраснела, потом кровь^ отхлынула от ее щек — на мальчика смотрело пепельно-бледное лицо. Обвинение, брошенное сыном,— оно подействовало на женщину.
— Кто тебе это сказал?
— Все говорят!
— Они врут!
И ее глаза опять вспыхнули глубокой, острой ненавистью — Лийзу таила злобу против всех, кто осмеливался поносить, высмеивать, дразнить ее, женщину, которую некогда ласкал барон!
— Они врут! — закричала она.— Они врут, а ты, сопляк, веришь, да еще и меня злишь! Выпорю тебя за это... выпорю сейчас так, что жарко станет...— И Лийзу повернулась, ища хворостину.
Но мальчик налетел на нее, как ястреб, схватил за руку, впившись острыми ногтями в ее ладонь, и крикнул хрипло:
— Як сам сказал, что я не его сын!
Это гневное восклицание, в котором была и правда и ложь, вырвалось у Майта почти невольно. Но Лийзу оно ошеломило, как внезапный удар по голове. Бледность на ее лице опять сменилась краской. Жепщииа безмолвно смотрела на сына.
— Як... сказал? — повторила она, и Майт заметил, что она не может найти слов. Она стала озираться, как бы ища Яка, потом сделала несколько шагов вперед, словно уже где-то его видела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111