Если кто-нибудь оказывается вне рядов или на шаг отстает, солдат подталкивает его прикладом. Штыки сверкают на солнце, гудит земля от тяжелого солдатского шага, барабанная дробь и гром оркестра бьют о высокие дома и стены Вышгорода, откатываясь назад гулким эхом, точно штормовая волна от прибрежных скал.
Кто эти крестьяне? Какое преступление они совершили? Куда их ведут?
В толпе никто по может ничего объяснить Матиасу и Губеру. Все попали на площадь случайно, так же, как и они сами, когда появились солдаты, загремели барабаны и трубы. Кого ни спроси — каждый видел только то, что друзья сейчас и сами видят: несколько сот солдат окружили толпу крестьян и ведут их как заключенных. Люди высказывают самые различные предположения, стараясь угадать, из какой местности могут быть эти узники,— одни называют одну волость, другие — другую. Большинство считает, что это крестьяне из Махтра. «Война в Махтра» у всех еще свежа в памяти, она произошла всего несколько недель назад, 2 июня. Известно также, что участники событий в Махтра сидят в вышгородской тюрьме. Л эти крестьяне толпились здесь, перед крепостью. Их, наверное, вывели из арестантской замка. Куда их поведут? Это будет видно. Шествие движется по Пикк-ялг к нижнему городу.
Матиас и Губер, догнав середину колонны, стараются держаться как можно ближе к узникам, хотя то один, то другой солдат грубо отгоняет подмастерьев. Их удивляют испуганные лица крестьян, глаза, молящие о помощи и спасении,— глаза затравленного на охоте зверя. Кажется, будто эти люди, ошеломленные, онемевшие от страха, идут навстречу судьбе, им самим неведомой, будто они до-пали в нынешнее свое положение случайно, неожиданно. Вдруг Матиас Лутц судорожно хватает товарища за руку. Он останавливается. Глаза его широко раскрыты.
— Нескольких человек я знаю,— шепчет он Губеру.— Я помню их лица. Вот этот, и вот тот, и там еще один — это крестьяне из Ания. А вон идет один хозяин из Кури-соо. Все эти люди, как видно, из того прихода, где я родился и вырос.
— Тогда попытайся пробраться к ним еще ближе и спроси, что они такое сделали,— говорит Губер.
Матиас и сам уже начал пробираться к узникам. Он упорно проталкивается среди людей, теснящихся в узкой уличке, зажатой меж двух высоких стен, и оказывается так близко к заключенным, что солдат отпихивает его прикладом. Но Матиас успевает узнать в лицо еще одного из крестьян. Этот высокий сухопарый человек со впалыми щеками, сутулыми плечами, бессильно повисшими руками, с тусклым взглядом серых глаз... человек, который тащится, прихрамывая... кто это? Неужели? Матиас, всматриваясь в него, чуть не наваливается на спину ближайшему солдату; взгляд его прикован к высокому крестьянину. На лице Матиаса изумление: уж не во сне ли он все это видит? Неужели человек этот его отец, хозяин усадьбы Конна, Як Лутс?
Он не мог ошибиться. Если он узнал других, то отца и подавно.
— Что с тобой? — спрашивает Губер, с трудом пробившись к товарищу.— У тебя такой перепуганный вид, не лучше, чем у этих арестантов. Что случилось?
— Среди арестованных — мой отец,— отвечает Лутц и проводит рукой по лицу, словно хочет отогнать зловещий призрак.
Губер смотрит таким взглядом, будто подозревает приятеля в неуместной шутке.
— Твой отец? Где?
— Он там, среди крестьян, это правда,— сквозь зубы с усилием говорит Лутц.
Шествие тем временем, миновав сводчатые ворота, спускается на улицу Пикк, оттуда через рынок поворачивает к ратуше и выходит на улицу Виру. Звук барабанов и труб привлекает все больше народу. Слышатся все новые взволнованные вопросы, но люди могут па них ответить только предположениями. У каждого в сердце возникает щемящее предчувствие, что добра тут ждать нечего, что этот странный спектакль едва ли будет иметь благополучный конец.
Шествие тянется через Вируские ворота и достигает наконец Русского рынка. Раздается команда на русском языке — солдаты и узники останавливаются. И тут начинаются приготовления, цель которых ни у кого не может вызвать сомнений.
На рыночной площади заготовлена большая груда палок. Солдаты, приставив ружье к ноге, располагаются широким кольцом вокруг узников. Комендант города, барон фон дер Зальца, высокий тощий старик, стоит тут же неподалеку, нервно поглаживая усы, по он, по-видимому, играет только роль наблюдателя — командует отрядом какой-то молодой офицер. Внутри круга вскоре появляются, направляясь к узникам, несколько гражданских чиновников; их сопровождают владелец мызы Ания, барон Унгерн-Штернберг, которого Матиас знает в лицо, и пастор в церковном облачении.
Здесь Матиасу и Губеру опять удалось протиснуться в толпе поближе к узникам. Друзья, правда, не слышат всего, что говорят внутри круга, но им видно, что там происходит.
Невысокий круглолицый господин с весьма решительным, суровым и властным видом выкрикивает, сверкая глазами, чью-то фамилию. Из толпы крестьян выходит человек, которого Лутц знает. Это хозяин из волости Ания, Биллем Кянд, не старый еще мужчина, с живым, открытым, внушающим доверие лицом.
О чем его спрашивает ретивый чиновник, сопровождая слова порывистыми жестами, люди, стоящие поодаль, не слышат. Но по всему видно, что Кянда считают одним из главных преступников, что от него требуют какой-то клятвы или же, может быть, предъявляют ему обвинение, угрожают ему или увещевают его. Как выяснилось впоследствии, у Кянда спросили, согласен ли он «присягнуть», па что этот «вожак бунтовщиков», как назвали его судьи, заявил, покачав головой: «Богу и царю присягну, а помещикам — нет!»
Кровавое зрелище начинается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111